Она дала мне копье и сказала: "Гряди!". Будто я смерть народов или зла завет. Будто я раб ей или повинен во всех грехах.
Я бы отрекся, я бы встал и крикнул: "Уйди!". Так она взбеленится, отца позовет, скажет, мол, сын твой, витает во снах.
Мол, не знает он роли своей в бесконечном конце времен. Мол, срок уже подоспел, подоспели и рыцари в черном и белом.
А он всё не слышит, не желает услышать песню имен. Заточенных во мраке под смердливым, гниющим телом.
Она дала мне копье и сказала: "Вкуси!". Не иссохшей вовеки, сладчайшей пресветлой крови. Я вкусил бы, только во рту она жжется, колется светом в груди. И тоскою перчит первородным грехом –
любовью.
А я буду дерзить! Пусть судьба мне иное начертит в анналах! Не хочу быть глашатаем зла, убивать невиновных, возносить виноватых...
Не хочу быть собой, тем кто должен пророчить конец без начал.
…я у края мира, свесив ноги в энтропический космос, проклиная отца, аллергию на вакуум,
Сочиняю новый аннал.
И пусть лист предо мною не бел, а немного охрист, я имя свое трижды проклятое выпишу мелом. Пусть значится в самом начале строки:
«Антихрист
когда-то давно тоже грезил распахнутым небом».