Ты любила Маяковского, Бродского.
Но лепил я мои плоские строчки,
В оболочке остова ритма острого,
Из чего-то мягкого и неброского.
Вроде, яблока в мандариновой корочке.
Я писал про бога распятого, про мо’рок осенний.
Ты свои губы горбила, шептала: «Чудак!»
Смотрела матово, мол, вирши без потрясений.
«Жаль, но ты не Ахматова и не Есенин. -
Почитай – вот Цветаева, Пастернак».
Я бежал от стихов, как другие бегут от наркотика.
Время жалило, тикало, колотило.
Жизнь короткая, как клинок у кортика,
Собиралась в лужицы, капала с бортика
И текла по губам текилой.
Пью последнюю каплю... Но зачем ты приходишь во сне?
Встреча нам ни к чему, вспоминать не серьёзно.
– Значит всё же, причина в стихах и в вине?
– Дело в том, – говоришь, – ты писал их не мне…
А теперь уже – поздно.