Я ему говорю: расскажи про разбойников, Рой, да, про тех, что с шаманом и дамой, да, про тех, где печальный дух твой, расскажи - продолжаю упрямо. Слышу голос нижайше-землистый, тот, что слезы под веки сбирает, голос больного любовью артиста, от вида которого воздух спирает. Не от жалости, не от страха, а от нежности исто-суровой, от страшнейшего сердца краха, от жары в животе бредовой.
Каскадер без страховки и тросов, без двух ног и без воли к победе, тот, кому сотни вопросов задала, на один лишь ответив. Принесешь? Принесу. Только ты расскажи. Я пилюли тебе достану. Только лоб мне потуже свяжи, а то снова откроется рана. Я - таблетки, а ты мне ту сказку, наш уговор - без скрещенных пальцев, ну, рассказывай про скитальцев, что там дальше с кровавой той маской?
Снова расшиблась, хватая таблетки, снова вся в кровь, а Рой снова пьет, снова в палате все мечет и бьет, как зверь в загоревшейся клетке. И летают над ширмой пилюли, стаканы, я прихожу, как побитая мышь, он глядит на меня снова, как пьяный, я вопрошаю: чего ты не спишь? Вдруг он ложится, сдвигается штора, "Ну, давай уже рядом ложись", он мне и в сказках, и в жизни опора, я - его стимул, чтоб жить.