Я уже никому не хочу подражать:
ни святым, ни природе, ни Богу.
Я хочу только сеять, лишь сеять и жать,
выходя на степную дорогу.
В полумокрых тропинках колосьев следы;
чья-то смятая белая риза.
Мои чувства мертвы. Их нельзя усладить
ни вином, ни девичьим капризом.
Золотистых просторов умаленный вид.
Корешок сорняка ненасытен.
Колос колосу служит, но не говорит
что он служит ему как Спаситель.
От дождливости лет и тревожности почв
я не вижу вдали горизонта.
И, во ржи спотыкаясь, я бегаю прочь
от людей без зонта (или зонта?).
Я лелею свой миф. Я лелею поля.
Мне обещано стать человеком.
Я уже никого не хочу опалять
ни глаголом, ни взором, ни смехом.
Укрепляется рожь. Сокращаются дни.
Скоро жатва. Ликуй же, Исайя!
Семена умирают и всходят они,
как из мертвого сна, воскресая.