Вас, благородные в потертых джинсах дамы,
и вас, почтенные в футболках господа,
то мягкотелых, то пленительно-упрямых
я на борту готов приветствовать всегда.
Бортпроводник я. Что ж с того. Бортпроводник.
Я механизмов часовых переводник.
Порой нервического тока проводник.
И фюзеляж отягощающий мужик.
Бодрей турбинного насоса. Кровью молод.
Ношу фуражку на четыре стороны,
где серебрятся серебром двукрылый молот
и серп колхозный, будто списанный с луны.
На бейдже выжжено под правою ключицей
латинской имя мое литерой «vadim».
Аэродрома притаившиеся птицы
к манжетам форменным прилеплены моим.
Бортпроводник я. Что ж с того. Бортпроводник.
И атмосферных я фронтов переходник.
Среди фарфоровых тарелок озорник.
Поместий облачных безвластный крепостник.
Диспетчер рейса мне указывает дату:
сегодня – Питер, послезавтра – Вашингтон.
Экономического класса завсегдатай
непредсказуемостию порабощен.
Пускай мозги от кутежей трещат вчерашних
и колесо у чемодана восьмерит,
но туфли вычищены кремом по-стиляжьи
и, заутюженная, стрелка брюк блестит.
Бортпроводник я. Что ж с того. Бортпроводник.
Господ и дам пятикопеечный возник.
В транзитных зонах мироздания возник
тележек с яблочной водой передовик.
Вновь стюардесса о судьбе заводит речи
и, учащенней перед вылетом куря,
мои широкие платоновские плечи
в своих объятий заключает якорях.
Я стратосферой ненадолго был оставлен,
частиц которой безболезненная связь
всему большому экипажному составу
воздушно-капельным путем передалась.
Бортпроводник я. Что ж с того. Бортпроводник.
С детьми – дитё. С пенсионерами – старик.
Сугроба выше гималайского проник
молочно-двигательных шлейфов мостовик.
Прерывист отдых голубиных исполинов.
От голубятни сделай несколько шагов –
начнут курлыкать пассажирские кабины,
едва беременные сотнями птенцов.
И знаю я, от недоношенного звука
иллюминатор чуткий будет индеветь.
Но, оперенное, теперь крыло упруго.
Ремня пристегнуты концы. Пора лететь!