Присесть в уголку под образами с мерцющей масляной ломпадкою, пошелестеть кожами фолианта с зелёными медными застёжками, обдумывая, как изузрить буквицы, что намедни писахом подьячий китайгородского посада в приделе церквы под приглядом Богородицы. Окладно вьются заглавия в сутемь смысла, коромысла титл прогибая крюками уды вселенского тоскования -как вечное с бесконечным сростить при помощи причастного кагору. Рубинеет кристаллом полуштоф с царским двуглавым орлом на боку, хищно когтящим огненную влагу, смахтвая соплю изумрудного проблеска, скрепит послушник обгрызенным гусиным пером...Чу!
Чу! То ли ляха копыта в посаде топотят, будто колокол сердца под рясою. То ль по захребетью холма волкодлак крадётся, капля слюною. Дрожь пробирает нахлюпевший просёлок. Эк, кабы то Гринька Отрепьев со своею ладною бабою -полячкой да с чекан монетами в поясу зашитыми! Вот кутнули б мы у той старой ведьмы, што торгует медами янтарно-тягучими , согревающими глотку липким теплом , как поцелуй жаркой молодки в сенцах...
А за крытой осиновым лемешком колоколенкой синь внепроглядь,глаз глубиной бархотит. Видит писец в оконце келейки -дерева , как пророки из жития святых, что принёс ему для перепеси игумен, бредут мимо ручья. Вздохнёт богомольный, почешет бородёнку мочковатую да снова примется выводить еры дя яти полууставным витым письмом...
К утру поспеть надоть. Лют игумен. Может и пояском отстегать , ежели чо не по ём. Сопит подьячий. Макнёт перо в чернилку да и поскрипыват по коже остриём заточенным перочинником , будто мышь скребёт. Смотрит он на заглавную буквицу, которую велено вензельно прописывать , а сам видет дебрь лесную, луну в облаках, всадника в плаще, вьющемся демоновым крылом, на коне. Чо там в чаще -за деревами-боровами, за космами черёмух да ольшаника? Чьи глазищи зыркают плошками? То волкодлак-волхв , оборотень, ужас деревень Замоскворечья по дуролому рыскат.
Упало перо из руки. Опракинулась медна чернилка - кадушечка, потекли чернила по дорогим кожам, -блазнится Ваясятке. То не чернила- кровь стекает с плахи. Вчерсь бегал на площадь -казнили какого-то лазутчика да в толпе баяли, што ,мол, колдун шляхетский- тот самый волкодлак , по окрестным деревням баб портивший из скота соки пивший. В толпе-то всяко толковали. Одни шушукались о том, што вражина какого-то порошку в Яузу подсыпал и там рыбы в хвостатых дев оборачивались, други што он, подлая душоека , бисово семя, акурат за храмом Покрова, подкоп под кремлёвскую стену рыл и порох тутда стаскивал, штоб подорвать, как было то с градом -Казанью во время осады...
Васятка о ту пору, как к граду -Казани наше войско подступало, умильно наглядевшись на государя Ионна в блистающих доспехах, стрельцам в обозе кашу варил, раненых перевязывал, травными отварами из зверобою и девятисила на ноги их подымал, отпевал убиенных. И кажного покойника крестил на дорожку к Царю Небестому. Махнёт паникадилом, тропарь возгласит -и зрит - как ирой в одной белой ,што ангелово крыло холщёвой рубахе-трепетунье марширует по синь-небу прямо в всияющий, как шлем Перунов, солнечный златогорн.
Спит Вясятка. Видит себя во сне то ль в обозах полков Ионна Великого под Казанью-градом, то ль в высоком терему на Таганском всхолмии. То уже юнцом в рясе , в иконописне, всего темперой измазанного, то ль мальцом в подклети , балующимся деревянной лошадкой. Не боярских кровей он хоть и посадский. Возьмёт досОчку, натират её хвощём, штоб краски образа легли навек, не трескались от лампадного жару.
Приляжет малец на кованном бабушкином сундуке , свернётся калачиком под образом, изображающим Вифлиемскую печеру, ясли , младенца в колыбельке, вола, осла, укутает его баба Марфа лоскутным одеялом, сшитым из обрезочков, и ну сказы баять. Где Васятка , в каких временах-странах,-изо сна в сон проваливатся, глядит не насмотрится. А баб Марфин голос журчит в ушах вешними ручёчками , по каким пускают они с отроками кораблики из соснового корья с ошкуренного с брёвен -истуканов для постройки новой подклети боярина. Плывёт кораблик , словно струг по дальним рекам. А баба Марфа знай складыват сказ слово к слову. То про дьячка -переписчика Четий Миней. Ой и досталось мальцу - его волкодак-оборотень, в ливонца обернувшийся, чуть из зыбки не уташшыл, едва маманя ухватом отбилася, дело было под Псковом -градом , недалечь от Изборска-крепости. То про того же дьячка в отряде Ермака Тимофеича , отправившегося за Урал-Камень Горы распевно балагурить почнёт. То про любовь девицы-кокошницы к бравому красавцу опричнику ...