Разговаривать с ней всегда получалось только поздним вечером, когда едва горела лампочка в тусклой комнате и теплый изгиб её губ уже не держал на себе помаду. Она мимоходом спрашивала, как дела, а после останавливалась и смотрела мне в глаза, будто проверяя, вру или нет. Что бы я ни ответила, она быстро произносила "ну, ничего-ничего.." и, очень противно тянув "о", возвращалась в какие-то свои мысли.
Декабрь не терпит слабостей. Меня, неженку, уже не спасают варежки, небо обветрилось и трескается, просыпает белые крупицы снега. Это там, на небе, рвали мои записочки Богу и хохотали, я уверена.
Так и проходят дни, ни "здрасьте", ни "до свидания", ни дня тебе без бытовухи. Слово-то какое: бытовуха! Как вредная соседка в растянутой поношенной одежде, не старая вроде, но уже в том возрасте, когда положено иметь перекормленного Барсика и говорить "а вот мой-то! Мой..."
Я, к слову сказать, никого моего не имею. Только "мою" едва молодую отвратительно готовящую сожительницу, точнее сказать - сострадалицу. Почти каждый вечер ей приходится выслушивать мои новые ужасные стихи в обмен на свою стряпню, но я и на гитаре играть учусь. А уж это ей за какие грехи я не знаю.
Ещё у меня есть пушистый друг, мягкотелый и мягколапый. Когда ложится на мои колени, он учит меня ощущать комфорт. Щурится, хрипло мурлычет как шаман, мол, "мотай, девочка, на свое безусье, пробуй на зуб - понравится". Пушистый спокойно кладёт свою голову на мои ладони и почему-то становится легче. Как будто тепло идёт по рукам.
Я очень редко расслабляюсь. На нашей кухне висят маленькие легкие колокольчики, и я иногда тихонько задеваю их, а они красиво позвякивают. Эти металлические юбки крутятся на лентах, как будто танцуют под свою же музыку. Я тоже танцую, когда остаюсь в доме одна. Встаю на носочки, втягиваю живот и кружусь, кружусь, кружусь... Бывает, тело само требует растяжки и небольшой нагрузки, позвонки постанывают и всё тело ломит от безделья.
Вся беда в этом - в нас же огромная силища, а девать её некуда. Все хорошие и правильные дела так нотациями в мозг втёрли, что до сердца они попросту не добрались, да так и зависли захламлённой черепной коробочке.
Я никак не могу унять боль ненужности. Вот ходишь ты по улицам, дышишь, живешь - а кому это нужно? Кто оценит и поймёт, что казахское "неге" звучит мягче русского "пачиму"?
Однажды я встретила девушку, она сидела на полу какого-то просторного университетского кабинета рядом с открытым окном и рисовала. Не сказать, что рисовала отлично, но очень живо и на твёрдое "хорошо". На её скрещенных ногах лежала небольшая папка листов, один карандаш валялся поодаль, а другим она легко-легко водила по бумаге. Кудрявая, вся в веснушках, с приятным лицом и тонкими пальцами. Когда она поднимала карандаш, рука будто теряла вес, а я смотрела и завидовала её хрупкости. Таким была мой Ангел. Мой вечный друг.
Она проектировала здания - давно и умело, правда, непрофессионально. В её работах жило солнце. Она всегда делала большие окна тонкими линиями и сама светилась от счастья, когда чувствовала, что ей удалось. Ангел сама себе критик, ей не требуется чужой взгляд и только редко после бессонной ночи она приходит к кому-нибудь, спрашивает: "Ну, как?", получает одобрительный кивок, расслабляет плечи и облегчённо, устало улыбается.
Она совсем не похожа на других: ни на мою соседку, ни на еще кого-нибудь из моих знакомых. Ну вот почему девочек не учат, как быть прекрасной Женщиной, тонкой, изящной, а не толстой, вечно недовольной бабой-сменщицей из ларька с мужем-алкоголиком? Почему всегда говорят "Ну ты же девочка!" и никогда не объясняют, что с этим делать?! А Ангел знает. Потому и живёт в моих мечтах.
Так вот, Господи, если ты читаешь это, прошу: даже если я не стану чудесным Ангелом, ты всё равно - полюби меня!