02.02.2006 г.
Фросе было решительно нечем заняться. Настолько нечем, ну вот просто абсолютно, что она в задумчивости сгрызла остатки овсяного печенья, невесть когда попавшего в хлебный ящик, и потому изрядно подсохшего. Она грызла его прямо так, без чая и даже воды, стоя у кухонного стола, устремив взор вглубь себя и роняя овсяные крошки на замызганный халат. Халат был невнятного цвета и в последнее время служил Фросе универсальным нарядом, - она в нем спала, ела и даже принимала гостей, когда они приходили.
Впрочем, справедливости ради надо признать, что гости к Фросе приходили редко. Было несколько штук подруг, но они куда-то постепенно рассосались, потому что Фросе было скучно поить их бесконечными чаями и слушать восторженные излияния по поводу высокомодных лыжных курортов и об успехах детей, коих у подруг было великое множество. Они, эти дети, постоянно рождались, учились ходить, говорить, писать, женились-разводились, и Фросе все это было чрезвычайно неинтересно. На лыжах она ни ходить, ни стоять не умела, а детей у нее не было. По молодости как-то не сложилось, а потом можно было попытаться, полечиться, по врачам походить, но самой Фросе было лень, а мужу таскать ленивую Фросю за руку в целях получения наследника было как-то недосуг, занят он очень был, Фросин муж.
К слову, муж у Фроси тоже был какой-то невнятный. Он почему-то совсем не стремился изменить что-то в скучной Фросиной жизни, предпочтя жить жизнью собственной и очень во всех смыслах активной, в которой Фросе уже почти не было места. Ее это тоже не слишком волновало, поэтому, когда муж переехал спать в другую комнату, Фрося не очень расстроилась и даже не очень это заметила.
В общем, нашей Фросе было скучно. Нет, она не была патологической ленивицей и не страдала хронической депрессией... Просто с течением времени и супружеской жизни приступы меланхолии и хандры случались с ней все чаще, а перерывы между ними все короче. Правда, иногда на нее накатывали волны неуемной жажды деятельности, и она лихорадочно начинала стирать, мыть посуду и окна, выбивать ковры, и готовить вкусный-превкусный ужин, и красила волосы и глаза, и вообще, решала, что с этого дня все будет просто замечательно!
Но приходил невнятный муж, молча съедал красиво сервированный вкусный ужин и "уходил в себя", то бишь садился за компьютер или смотрел какую-нибудь кинуху, при этом ни капельки не обращая внимания на Фросины свежевыкрашенные, сияющие бриллиантовым блеском локоны. И Фрося убирала со стола, и бросала "на завтра" посуду, криво усмехаясь и думая, что Фрося она и есть Фрося, и тоже "уходила в себя" - к себе.
Кстати, она ведь и Фросей-то никакой не была. У нее было какое-то длинное и красивое имя, она уже и не помнила, какое. Можно, конечно, было откопать в шкафу паспорт и посмотреть, но зачем? А Фросей назвал ее муж на заре семейной жизни, тогда еще ласковой и теплой. Она тогда тоже придумала ему какое-то прозвище, но к нему прозвище не прижилось, потому что он был, хоть и невнятный, но солидный, и все называли его исключительно по имени-отчеству.
А она осталась Фросей, и теперь ей нечем было заняться.
Доев свое печенье, Фрося вздохнула, уныло оглядела сегодняшний фронт работ и расстроилась. Потом она немного походила по дому, потрогала темно-пыльный кустик неизвестной породы в цветочном горшке, включила и выключила телевизор, и вдруг увидела газету. Газета была старая, не так, чтобы очень, недельной давности или двух, со следами кофейных чашек. Обыкновенная, напиханная всякой всячиной типа гороскопов, анекдотов, кроссвордов и телепрограмм со скучными фильмами. Гороскопы безнадежно устарели, но Фрося все равно их прочитала, она любила гороскопы в той, прежней жизни, где были папа и мама, и юность, и институт, и Фросей ее никто не звал, а звали по паспорту и еще уменьшительно и нежно.
Прочла гороскоп Фрося, посетовала, что не может ничего припомнить из того времени, на когда была назначена раздача удачи и счастья для ее знака, и перевернула страницу.
И вместе со страницей старой газеты перевернулся, опрокинулся навзничь Фросин маленький мир.
Потому что среди объявлений о знакомствах ("…большому королевству требуется Золушка до 23 лет, без комплексов…"), продаже машин, собак и панацей от всех бед, в затейливой рамочке, прямо посередине торчало, выпирало, просто-таки кричало Фросино счастье.
Счастье гласило: "Астрологические курсы "Сам себе предсказатель". Спешите. Количество слушателей ограничено". И телефончик с адресочком.
Несчастное Фросино сердечко остановилось на миг, потом забилось в удвоенном ритме, и Фрося заметалась в поисках хотя бы календаря! Календарь был найден, и вместе с ним обнаружилось, что до начала курсов еще целых два дня. То есть она успевала!
Дело было за малым. И наша Фросенька сменила невразумительный халатик на стильненькие джинсики ("Надо же, влезла!"), наскоро вымыла посуду, сварила борщ, накрасила ногти и, подмазав губки, села ждать мужа.
Муж же ждать себя не заставил, пришел домой, съел борща и даже попросил добавки. Переменам во внешности жены и блеску в ее глазах он если и удивился, то не подал виду. И в ответ на ее сбивчивую просьбу удивился тоже, но денег на курсы все-таки дал, не надеясь, впрочем, на благополучный исход предприятия (Фрося она и есть Фрося!).
А Фрося была счастлива, - началась для нее совсем другая жизнь.
Она как-то очень стремительно похорошела, сменила стрижку, окончательно забросила халатик, нашла в шкафу паспорт и перестала отзываться на Фросю.
Теперь трижды в неделю она, обвесившись пакетами с книгами и пособиями для начинающих астрологов, летела стремглав упиваться новыми порциями счастья. А, вернувшись, обкладывалась теми же пособиями, тетрадками, справочниками и читала, чертила, писала, зачеркивала и снова чертила, читала, писала…
Она невыразимо изменилась, и даже невнятный муж, заинтересовавшись переменами в супруге, устыдился и вознамерился было вернуться в лоно супружеской спальни, но увидел, что возвращаться-то ему, пожалуй, что и некуда. Ибо на одной половине кровати спала с безмятежной улыбкой на устах его помолодевшая жена, а на другой в беспорядке громоздились разного рода канцелярско-астрологические приспособления, печатные и рукописные издания и рулоны, рулоны и еще раз рулоны с бесконечными диаграммами, схемами, таблицами или шут их знает, как их там называют. И муж вернулся на диван в гостиную, потому что теперь уже ему не было места в обновленной жизни его драгоценной половины.
Однако все кончается в этой жизни, кончились и Фросины курсы. И Фрося, впрочем, что же это мы, не Фрося же, конечно, а совсем даже красивым паспортным именем, возомнила себя если не великой, то уж как пить дать талантливой астрологиней.
И вооружилась она телефонной книжкой, и начала обзванивать всех своих близких и дальних подруг и приятельниц, и приглашать их на чай и на сеансы прикладной астрологии, "ну что ты, какая реклама! Совершенно бесплатно, по дружбе, по приятельству, ты увидишь и увлечешься!"
Подруги-приятельницы поприходили-поприходили, да и перестали. Чай выпит – да и сколько можно! – гороскопы составлены и обсуждены, и если раньше эти подруги сами без умолку болтали о памперсах, прививках и Куршавелях, то теперь уже наша дама без удержу и контроля пересыпала свою речь бесконечными марсами-юпитерами-домами и прочими малопонятными терминами.
И подружки, заскучав и пресытившись различными прогнозами, предпочли технично вернуться к детям и престижным курортам и лишь изредка, лениво и без энтузиазма, с Фросей созванивались, причем, все реже и реже.
Но нашу энтузиастку от науки это мало тревожило. С ней оставались ее загадочные и завораживающие "Луна в восходящем узле", "Меркурий в соединении с Плутоном", "Венера в пятом доме" и прочие вкусно-волшебные заклинания.
И Фрося, неунывающая более Фрося, начала к каждому празднику "выпекать" гороскопы и предсказания для друзей, знакомых, друзей знакомых и знакомых друзей, рассылала их в нарядных конвертах в качестве подарков. Тем более, что гороскопы выходили, как на подбор, оптимистичные, глянцевые, что твоя шоколадная глазурь. Ну, чем не счастье на листочке?!
Исчерпав, тем не менее, запас праздников и объектов поздравлений, Фрося стала изготавливать свои произведения уже для себя, для науки, для коллекции, находя в этом несказанное удовольствие и счастье, и где-то даже смысл своей звездно-талантливой жизни.
Но и изобретательности пришел конец. И однажды, начав уже потихоньку позевывать над своими таблицами, длинно-красивая по паспорту Фрося, по обыкновению вооружившись циркулем, линейкой и справочниками, накропала гороскопик. Просто так, от нечего делать и скуки для.
Только вот получился он отчего-то не радужно-мармеладный, как всегда, а какой-то неприятный, нехороший, и даже немножко страшный. Строго говоря, очень страшным он получился, потому что сулил он... смерть. Смерть скорую, вот буквально завтра. Но еще хуже было другое, - Фрося составляла эту злосчастную таблицу на лучшую, любимую и преданную подругу!…
И зашлось Фросино глупое сердечко, и забилось в ужасе, потому что нельзя же вот так взять и сказать человеку, что ты, дескать, помрешь, прямо-таки вот-вот…
Невозможно же никак!
И Фрося (Фрося она ж и есть Фрося!) с перепугу, - звезды же не врут! – сгребла все свои книжки-бумажки да и запихнула их с глаз долой подальше, на антресоли.
Отыскался где-то затрапезный халатик, потускнели бриллиантовые локоны, опустились плечи, зашаркали по полу тапки, не было ужина…
Вернувшийся с работы муж, увидев калачик Фросиной спины под пледом в спальне, лишь пожал плечами (Фрося она и есть Фрося!) и ушел в себя.
Утром Фросин муж, зайдя за какой-то безделицей в спальню жены, Фросю там уже не застал. Под клетчатым пледом лежало только худенькое тусклое несчастное тельце с навсегда погасшим сердцем.
А душа ее, – или сама Фрося? – была в это время на антресолях, среди листочков с последним гороскопом, составленным глупой Фросей никакой не подружке, а, по нелепой случайности – или не случайности? – самое натуральное себе. Даты спутала, что ли?
Невнятный муж, не став доискиваться причин произошедшего, невнятно, без трагизма и торжественности, похоронил жену, попутно заглянув в ее паспорт и мимоходом удивившись длинности и красивости ее имени, которое почти не произносил вслух. А еще он подосадовал, что не посмотрел в паспорт раньше, а заказал табличку почему-то с именем Ефросинья… Поразмыслив немного, ничего переделывать не стал, справедливо сочтя, что Фрося – она и есть Фрося.
Поминок устраивать не стал. Пришел домой, собрал в чемодан свои вещи, оглядел напоследок квартиру, грустно усмехнувшись тому, что то ли была жена, то ли совсем не было, вздохнул, запер дверь и ушел. К другой женщине, к которой давно хотел уйти, да почему-то жалел глупую, добрую, невнятную, наивную и несчастную Фросю, законную свою жену.
Он ушел и уже не услышал, как на антресолях зашуршала, завозилась, завздыхала, устраиваясь поудобнее, Фросина нелепая душа – или сама Фрося?
Ей снова совершенно нечем было заняться…