Я как-то очутился на равнине,
Нет, не в ужасно сумрачном лесу,
Пройдя земную жизнь до половины.
Наверно в пятом или же в шестом я часу
Проснулся я: темно довольно было,
Как вдруг луч солнца звонко щелкнул по носу;
Средь поля бесконечного сидя
Лиловым любовался я светилом,
Коё все ярче становилось, восходя.
Меня все это очень восхитило,
Но я решил идти куда-нибудь
Тем более, что засветло уж было.
Ногой своею ощутив росу,
Внезапно я траву престранную увидел,
Она меняла цвет… Нет, что же я несу!
Сия трава искрилась и сверкала, зеленея,
Мерцала в утреннем красивейшем рассвете,
Глаза и душу радостно мне грея.
«Может ли быть, что я не на своей планете? -
Подумал вдруг я, - Иль вообще в раю?»,
Понравились пейзажи мне настолько эти.
Но то блаженство прервал резко громкий звук,
Вызвавший ступор дисгармонией своей:
Как будто двух фарфоровых кувшинов тяжкий стук.
Узрев, что издает тот шум, тряхнул я головой,
Моргнул, чтобы пропало то виденье,
Так изумлен я был, наверное, впервой:
И да простите мне мое вы неуменье,
Я не могу словами точно описать,
Величественно-жуткое творенье.
Махая крыльями, белейшими как снег,
Над мной витала бабочка огромна.
То было страшно, сделать я желал побег.
Из этих мест, но жарило как в домне,
Уже, (такой престранный климат был)
И лишь под тем крылом я мог укрыться в сени темной.
И я подумал, что коль побегу я – то куда?
Ведь все равно меня она догонит,
Иль от жары могу погибнуть я тогда.
Но может быть, она мне благоволит,
В том случае я посижу еще,
А коль убьет – то все равно меня никто не вспомнит.
Та бабочка и впрямь враждебной не была,
Она присела, впрочем, крылья не сложила,
И я мог рассмотреть её сполна.
Ей кожею керамика служила ,
Блестела белизной она и потому,
То насекомое на ватерклозет походило.
(Простите вы за неуместное сравненье,
Но это первое, пришедшее на ум,
И самое смешное впечатленье)
Утихомиренный от страха тяжких дум,
Смиренным бабочки огромной поведеньем
Я успокоился, но тут раздался шум.
«Ну что опять?» - подумал с раздраженьем,
И обернулся я, и тут же увидал,
Что лапки бабочки сложилися сиденьем.
Сиё сиденье походило на стульчак,
Как камень твердый, впрочем, сложенный умело,
И я, присел, хоть был и не смельчак.
Но оставаться на жаре мне не хотелось зело
Созданье крыльями взмахнуло, ну и вскоре
Поднялось ввысь её огромнейшее тело.
Я сверху увидал гигантское то поле
На коем пять секунд назад еще сидел,
И был уверен в гибели я скорой.
Но я в полёте, меня ветер обдувает,
Холодком нежно он проходит по стопам,
И волосы не рвя, ими играет.
Взлетаем быстро, поле где-то там,
Внизу, всего с пятно, с клубочек малый,
Но холодней лицу, да и босым ногам.
Я вниз желаю уж и «Дай мне слезть!» кричу
(Мороз стоял вверху невыносимый),
Стульчак отваливается, и вот вниз лечу.
Замерзший, в воздухе я мчусь, неудержимый
Ничем, от страха, впрочем, стиснув зубы, я молчу
Лишь думаю: «О, ЛММ, прости, помилуй!»…
Я резко дернулся, открыл глаза и осознал.
В своём я туалете что, в родной квартире.
И начал вспоминать, как сильно же устал,
Вчера: работал я, и утром лишь, в четыре,
Пошел в клозет, не думая, что сон,
Настигнет там меня, в «волшебном мире».