в старой тетрадке приговор от человека из далекого прошлого.
писала мне: ты как канат – ахуительно прочен.
писала про дождь, морриконе и тушь как эротику в черном.
писала про город, химер, мосты. и про июньскую осень.
чертов две тысячи седьмой, совсем не мой, совсем прошлый,
случившийся, кажется, не со мной.
я оставила в нем всю свою детскую веру, прозрачно-искреннюю,
оставила за гроши, давно проржавевшие.
и каждый год из семи, каждый месяц (не соврать бы на счет дня)
шорохом, эхом, галлюцинацией от придавившей усталости
помни, детка, ты же тот самый канат, что был ахуительно прочен.
был и должен таким оставаться, должен вопреки всему и всем.
нет, подожди, ты разве видела, чтобы канат улыбался?
я – нет, но зеркала больше не смеют мне врать.
твой сын чуть старше моей сестры и зовут его, как будут звать моего.
улыбаюсь ему и желаю самого теплого попутного ветра
и чтобы мама всегда была рядом хрупкой ладошкой на сильном плече.
лето две тысячи седьмого. безумно-счастливо улыбались.
спорю, брусчатка старушки Риги до сих пор от нас в шоке.
и так и не сбитая чайка-баклан. остались без ужина.
я теперь круче, чем тот канат – не только прочна,
есть еще пара тузов в рукаве (в прикупе дожидается джокер).
каждый год из семи перечитываю одни и те же рифмы – твои.
помня, не сожалея, ревностно оберегая теплое, солнечное.
ахуительно прочные нитки памяти. кажется, из твоего каната.
просто – спасибо.