Говорила, говорила...

Говорила, говорила…

Говорила, говорила,
огнём не обожгла.
Одна тихо уходила,
и больше не ждала.

В глаза глянув, я решила,
вместе нам не быть.
Где тогда взяла я силы.
узел разрубить!

Я тебя давно простила,
Ты спросишь: «Как жила?».
Отболела, отлюбила,
рана зажила.



Приди, я жду.

Плывут в ночь кораблики желаний.
Бредёт по снегу бесшабашный март.
Звёзды прячут судеб предсказанья,
как цыганки в колоде старых карт.

В моё окошко смотрит поздний вечер.
Не сомкнуть мне воспалённых глаз.
Приди ко мне мой милый бессердечный,
и пусть огнём горит всё вокруг нас.



Прощу.

За что, скажи, простить тебя?
За твою малую влюблённость
во вспышку яркого огня,
в темень, скрывшую греховность?

Не кори себя за то,
что не ко мне, а к ней стремился,
что ослеплённый красотой,
ты падал вниз и возносился.

Устав от яркого огня,
от темноты ночей и скуки,
теперь ты просишь у меня
прощения, целуя руки.




Пришёл дождь.

Пришёл дождь, бренчал на балалайке,
на судьбину жалуясь  напрасно,
мокрый весь, в дырявой разлетайке,
его средь снега узнала я не сразу.

Он в полутьме, в снегу, почти замёрзший
стоял под окнами. Вдруг, замолчав, исчез.
Щетиной снега след его заросший,
стал невидим на краю небес.




26 мая.

Вцепившись в косы высохшей травы,
лежит, плача, снег худой и серый.
Верхушки сопок всё ещё белы.
Жалеет солнце огненные стрелы.

А чтоб убить мне надоевший холод,
за сопку скинув с неба облака!
Деревья не одеты, ещё голы.
Май на дворе, но нет ещё тепла.

Лёд с пролива уходить не хочет.
Ветру южному лень сегодня встать.
Хмельной и грязный лежит он у обочины.
Конец весны, а лета не видать.




*  *  *
Лежало на вершине перевала
облако, в рубашке белоснежной.
Ночь стирала в тазике тумана
небритых сопок старые одежды.

Темнота в окно моё сочилась.
Стояла осень голой средь двора.
Яблоко луны во тьму катилось.
На скрипке ветры играли до утра.



Нет  для нас единого пути.

Мы ссорились с тобой. Как были мы не правы!
Остался от обид в душе глубокий след.
Тебе идти налево, мне идти направо.
Единого пути для нас с тобою нет.

Разорваны объятья. Всё осталось в прошлом.
Свободна на все стороны, я стою одна.
Заметёт следы на крыльце пороша.
И в душу прошмыгнут тихонько холода.

Пусть жжёт меня обида. Пусть мне будет горько,
отболею как-нибудь в тиши тобой одним.
Будут ещё праздники, и счастья будет столько,
что с ним и не сравнится страданиям моим!



*  *  *
В онемевшей ночи услышу ль голос птахи?
Буду стоять, молча, напрягая слух.
Милые луга, как мятой вы пропахли!
У дороги столб он счастлив, слеп и глух.

Он счастлив от того, что нет больше желаний,
потому что мёртв, ему на всё плевать.
Ветер лунный свет с темнотой мешает,
невидимое лепит, чтоб взору не отдать.




Посижу и погрущу.

Букет из листьев принесу,
поставлю в маленькую вазу.
Посижу одна, взгрустну,
по глазам тоску размазав.

Тумана кудри расчесав,
ветерок притих у двери.
Скрестило стрелки на часах,
осенью больное время.

Серебристый серп луны
повис над брюхом тёмной ночи.
В непроглядном царстве тьмы
скрылся снов моих извозчик.




Светлая ночь.

На дворе темно, а в душе свет.
Дум полным-полно и сна нет.
Встречу с тобой я не могу забыть.
Время пришло, встретив, полюбить.

Осень на дворе, а в душе весна.
Я и не ждала, а любовь пришла.
Дум полным-полно и сна нет.
На дворе темно, а в душе свет.