Обе - Ольги; обе - петербурженки, вторая, правда, родилась в 1947 году в Ленинграде, (упорно именуя его в своих эссе Ленинбургом); одна, Великая княжна, потом Великая княгиня — Ольга Николаевна Романова, родившаяся во дворце, дочь императора Николая 1, вторая, - Ольга Юрьевна Бешенковская, дочь инженера-экономиста, фронтовика, выросшая в коммуналке; Ольга Романова вышла замуж за наследника Вюртембергского престола Карла, ставшего впоследствии королём и переехала в Штутгарт, где стала королевой. Ольга Бешенковская тоже переехала из Санкт-Петербурга в Штутгарт в 1992 году, но эмигранткой;
обе похоронены в Штутгарте...
Имя королевы-благотворительницы, любимицы народа известно всем штутгартцам, оно и в названиях улиц и тупичков, больниц , различных филантропических организаций и гимназии... И сегодня работают эти, основанные Ольгой Николаевной, учреждения.
Ольга Бешенковская тоже снискала славу, скандальную, правда, среди жителей «русского» Штутгарта. Её имя даже и сегодня, через уже многие годы после смерти, и ещё раньше, после публикации «Дневника сердитого эмигранта», разделяет людей, говорящих и мыслящих по-русски на два лагеря, её апологетов и столь же яростных противников... Нужно сказать, что незатухающие споры вокруг «Дневника» подогреты были ещё и предсмертным изданием книги Бешенковской «Травля», что явилась как бы его продолжением, но где уже напрямую были названы имена и фамилии ныне живущих «новых» штутгартцев...
Судьба русского поэта нелегка, а именно им — поэтом (не любила она «поэтесса») и была Ольга Юрьевна. Извечное противостояние Поэта и Власти не обошли и её стороной. В 1980 году она получила от силовых структур запрет на свою профессиональную, журналистскую деятельность. И, тогда она спустилась в н и з, в котельную, став кочегаром дома, в котором некогда обитал Осип Мандельштам. Как не вспомнить его: «Чего добились вы? Блестящего расчёта: Губ шевелящихся отнять вы не смогли» И там, в подземье, в содружестве, как и она, изгоев, возникла «ТОПКА», машинописный альманах : «Творческое Объединение Пресловутых Котельных Авторов». Ведь, как известно, именно изгои и есть избранники, и последние становятся первыми, как альфа и омега…
.
Перебравшись в Штутгарт в 1998 году, я тут же услыхала её имя. Тогда в журнале, редактором, которого была она («Родная речь») и был опубликован «Дневник».
Только зимой 2000 года я решилась позвонить Ольге Юрьевне. Услыхала её хрипловатый прокуренный голос. Она пожаловалась, что «Родная речь» прекращает своё существование из-за отсутствия спонсоров. А ведь это издание, после того, как «Грани» переехали в Москву, было единственным русскоязычным «толстяком» на немецкой земле. Конечно, было обидно, тем более ей, особенно, сумевшей за два года создать «круг авторов». Те, кто занимался редактированием журналов или альманахов, знает насколько это сложно, подчас на это уходят целые десятилетия.
Как-то так всё складывалось, что познакомиться нам с Ольгой Юрьевной, лично, не удавалось. Хотя я годами наблюдала за ней, её литературной деятельностью, читала новые, появлявшиеся в печати публикации. Она же входила в редколлегию журнала-ежегодника «Студия» Александра Лайко, стояла у истоков создания журнала «Зарубежные записки» Даниила Чконии, вела «литературные странички» в некоторых изданиях, часто появлялась на страницах русскоязычных газет Германии. Наверное, моё представление о «литературных генералах», мешало мне встретится с нею. Она мне казалась именно такой, хоть я полюбила её поэзию. Впоследствии, обнаружилось, что не только я издалека наблюдала за нею, но и она за мной?! Для меня это было неожиданно. Она прочла мою первую книжку, и на кое-какие рассказы откликнулась, как мне передавали, сердечно. О некоторых, явно недолюбливая, как я поняла, «интимную» тематику, не сказала ни слова. Тогда прояснилось, что Русский Эрос осознаётся ею, как молчаливый и холодный, как любовь-жалость... И, была она, по своему, была права, в русской классике это действительно так, и даже в набоковской «Лолите», этом романе о «рождении любви» всё сказано почти классически...
Ольга Юрьевна, (она и каждого человека называла по имени-отчеству, и сама не любила, чтоб называли её только по имени), эта русская, только русская особенность имени-отчества, во всём остальном мире у человека нет отчества. И, это, в нашей «новой» жизни было удивительно, у неё была какая-то особая, можно сказать мистическая, связь с отцом, и когда называли её имя, связанное с его, то, как бы многократное звучание, ещё больше связывало их, пусть и посмертно.
Впервые я рассмотрела Ольгу Юрьевну на вечере Игоря Ефимова, приехавшего в Штутгарт русского писателя, живущего в США, основателя и владельца издательства «Эрмитаж» Она оказалась женщиной плотного телосложения, с копной непослушных волос; внимательно, зорким взглядом всматривалась она в каждого человека, и, если он ей нравился, то глаза её светились, а улыбка и вовсе преображала лицо, как и глаза, оно начинало будто бы подсвечиваться изнутри... Да и все фото, сделанные её мужем Алексеем Кузнецовым, точно совпадают с тем, что я увидала тогда, впервые. Вот что значит любящий взгляд...
Стали мы с нею перезваниваться, вернее звонила она, мне было не очень удобно отрывать, точнее возможно «вырывать», поэта из неведомой мне, увы, с т и х и и...
И говорила обычно она, я слушала: о стихах, о прозе, о литературе. «Блажен, кто о пустом не говорит...» писала она в своём стихотворении. Всегда, слушая её, я вспоминала Франца Кафку, он говорил о том, что разговоры не о литературе ему не интересны.
Я не была её конфиденткой, в том смысле как Анна Ахматова у Анастасии Чеботаревской, но разговоры в последние полгода или восемь месяцев её жизни стали доверительными. Ольга Юрьевна призналась мне, что раньше не хотела читать мою вещь «Скорбный лист или история моей болезни», сказала, что не заболей она, то точно бы, не прочла. И тогда же призналась, что и у неё есть комплекс вины перед покойной матерью (как и у меня в этой новелле). Это как-то особенно сблизило нас, из-за наших мучений, оттого, что обе когда-то «не долюбили». Она, как и я, тоже заболела этой загадочной, смертельной болезнью, название которой большинство людей не хотят даже произнести вслух, оно как бы табуировано. Ольга Юрьевна же говорила о ней просто: «У меня рак, вот врачи дали мне полгода, но чудится, что проживу дольше...» И раздавала заболевшим этой болезнью присланные ей со всего мира лекарства, народные и иные снадобья. Она не хотела, чтобы кто-то из добрых знакомых приходил её навещать. Не хотела, чтоб видели её болеющей, к тому ж, в последние месяцы жизни она много работала, над своим поэтическим циклом «Диагноз», а особенно над составлением книги поэтов и писателей — инвалидов. Написала проникновенное, до слёз потрясающее, эссе — вступление к этой последней книге «Люди мужества». Приближающаяся, неумолимо смерть не могла и не смогла отвлечь её от исполнения понимаемого ею долга перед Литературой.
Свой последний день рождения , 17 июля, она естественно не праздновала, но множество людей её поздравило, по телефону, поздравительными открытками и письмами... Она по-прежнему не хотела, чтобы её видели смертельно больной, щадила чужую психику….
«Но величайшей трагедией духа является то, что рано или поздно он сдаётся плоти. Рано или поздно душу душит больное тело; рано или поздно исчезают всякие мысли, кроме мыслей о боли...»,- писал когда-то болезненный, болевший с самого детства, и до конца жизни Олдос Хаксли. Я считала это аксиомой, вся жизнь подтверждала сказанное английским писателем...
Но Ольга Бешенковская умирала с редким достоинством, не жалующаяся, сосредоточенная на литературной работе, читающая, несмотря на боли, Осипа.Мандельштама, продолжая думать о Марине Ивановне, она явила собою пример того, как надо умирать! Ещё за четыре дня до кончины она говорила о своем материале отосланном в «Неву»! Она подарила мне, через мужа, свой последний прижизненный сборник «Беззапретная даль» с трогательной надписью.
В ночь с четвёртого на пятое сентября 2006 года она отошла, преставилась, мученица.
Её последнее стихотворение, за несколько дней до смерти было обращено к мужу — Алексею Кузнецову. Нынче оно опубликовано в «Северной Авроре» и читать его без слёз невозможно.
Когда бываю я в Старом Дворце Штутгарта, то спускаясь в крипту, где похоронена королева Ольга, Великая княгиня Ольга Николаевна Романова, всегда вспоминается мне и Ольга Вторая.
Тихо, зелено, распевают птицы и не слышно шума на главном штутгарском городском кладбище. Здесь, под небольшим камнем, покоится урна с прахом Ольги Юрьевны Бешенковской. На камне выбита надпись на немецком языке: «Ольга Кузнецова, урождённая Бешенковская 17 июля 1947 — 4 сентября 2006 года, русский поэт»...