Чёрной грядою стоят кипарисы,
смотрит луна боязливо и снуло;
вдруг меж теней в обезмолвевшей выси
тень промелькнула:
мета летучая, лёгкая мета,
мета, рождённая сумрачным часом,
скорбно скользнувшая в отблеске света –
бледном, безгласом.
Всюду молчанье. Всё так же прямится
строй кипарисов, над морем восставший;
каждая крона – укрывище птицы
позадремавшей.
И посредине уснувшей вселенной
сквозь кипарисы и блеск полнолунья –
стрекот над пустошью: смех дерзновенный
Смерти-летуньи.
Хохот внезапный, угрозу таящий...
И, словно отклик, слышны временами
писк и смятенье в чернеющей чаще,
скованной снами.
Смерть, воспарившая в небе глубоком
призрачной тенью, крыла распластавшей,
мир проницаешь ты пристальным оком
позадремавший.
Звук твоего леденящего смеха
между пичужьих жилищ потаённых
ужас наводит – и мечется эхо
в замерших кронах.
Нет ни проворней тебя, ни жесточе!
И до поры, как восток озарится,
тайно трепещут под пологом ночи
гнёзда и птицы.
Giovanni Pascoli
LA CIVETTA
Stavano neri al lume della luna
gli erti cipressi, guglie di basalto,
quando tra l'ombre svolo' rapida una
ombra dall'alto:
orma sognata d'un volar di piume,
orma di un soffio molle di velluto,
che passo' l'ombre e scivolo' nel lume
pallido e muto;
ed i cipressi sul deserto lido
stavano come un nero colonnato,
rigidi, ognuno con tra i rami un nido
addormentato.
E sopra tanta vita addormentata
dentro i cipressi, in mezzo alla brughiera
sonare, ecco, una stridula risata
di fattucchiera:
una minaccia stridula seguita,
forse, da brevi pigolii sommessi,
dal palpitar di tutta quella vita
dentro i cipressi.
Morte, che passi per il ciel profondo,
passi con ali molli come fiato,
con gli occhi aperti sopra il triste mondo
addormentato;
Morte, lo squillo acuto del tuo riso
unico muove l'ombra che ci occulta
silenziosa, e, desta all'improvviso
squillo, sussulta;
e quando taci, e par che tutto dorma
nel cipresseto, trema ancora il nido
d'ogni vivente: ancor, nell'aria, l'orma
c'e' del tuo grido.