Бальзак Оноре, знайте, был не прост:
Уж слишком бурным был его литературный рост,
Но вам я расскажу всё по порядку,
Всё выложу на ваших знаний грядку.
Оноре не везло с самого детства:
Его младая мать без лишнего кокетства
Кормилице спихнула сына на три года –
Была тогда, поверь, такая «мода».
И в школе ему было плохо:
Скажу тебе я без подвоха,
Что денег у него было в обрез,
Так что обедал – кукиш с маслом или без.
За это насмехались все над ним,
В ответ звучит: «Я буду знаменит!»,
Бальзак уже тогда такой идеей был раним,
Стать быстро знаменитым и богатым – вот его гамбит.
Путь к этому, как он считал, - литературный труд,
Родители на это дали сыну пару лет,
И содержать его по средствам обещали,
К сему напутствие – трудись же, как атлет;
Всё получилось у него – кудесники не врут:
Всё исполняют, что вещали.
Конечно, к чуду руку и Оноре приложил:
Бальзак трудился, не жалея жил,
Уже тогда он пристрастился к кофе,
К нему вернёмся, когда стал он «профи».
Чтоб лучше изучить народа нравы,
В оборванном наряде он к нему ходил,
Не был он пионером в этом – здесь вы правы,
Но там для книг своих героев находил.
До двадцати годков Бальзак боялся женщин -
Ведь его внешность «дала много трещин»,
Но красноречие взяв в помощь, словно в клещи,
Любую женщину он мог поймать,
Сказать вам по простому – значит «заболтать».
И даже с бабушкой своей имел и выиграл пари:
Он покорил одну из ярких женщин, коими гремит Париж.
Когда Бальзак стал жутко знаменит,
Когда его звезда взошла в зенит,
Он обнаружил, что в карманах снова не звенит,
Но по причине ранее противоположной:
От расточительства и роскоши уйти так сложно –
Он сам ел-пил, друзей бесчисленных кормил,
Короче, не считал он свой лимит,
И вечно у издателей просил кредит.
Ведь даже трость его, а про неё болтал Париж весь,
(Украшенная бирюзой, с нагой красоткой)
Была им в долг взята «прямой наводкой»,
Так свою дань успешно собирала его спесь.
Но комнату свою рабочую он в простоте держал:
Стол, канделябр для свеч и шкаф стенной,
Был суеверен – возил стол с собой,
Когда с квартиры на квартиру он переезжал.
Все женщины без устали шептали,
(Известно было, что великолепный он любовник –
Не тонкая брошюра он, а многотомник),
Мечтают, что в любовное отправятся с ним ралли,
Писали ему письма тысячами,
Всё это, верь, без признаков устали,
Ссужали деньгами и намекали,
Что с ним готовы на условия, на все –
Таким был наш Оноре, наш мосье.
Теперь вернёмся к кофе – помните, я обещал,
(Страшна сия потом окажется праща),
Собственноручно он его варил,
Крепчайший, чёрный, смешивая три сорта только:
Бурбон, Мартиники и Мокко,
Десятки чашек в сутки его пил –
Могучий дуб той жизни стиль как смерч свалил;
Судите сами – 15 тысяч чашек кофе
Ему, знай, «Человеческая – стоила – комедия»,
Дела плохи, уж близко к катастрофе:
Опасно равно жить как водки, так и кофе выпивохе,
Терзать его стали желудочные боли,
Так оказался он в такой печальной роли,
Крутая тяга к стимулятору в такую вылилась трагедию.
Уже не приносила радость и шикарная квартира,
И то, что женщина, которую любил он долго,
Согласна исполнять дела супружеского долга,
А так казалось, ведь, что время счастья наступило.
Каков же должен быть финал
Всего того, о чём вам рассказал?
Смерть скорая от женщин, еды, кофе пресыщения,
Хотя имел он от отца отменное здоровье
(Тот молоко несметно поглощал коровье) -
Всего полсотни плюс два года его свеча несла горение.
И похоронен он на кладбище с названьем Пер-Лашез –
Известного великих места вечного успокоения,
Он умер, но из памяти он нашей не исчез:
Знало его своё и знает наше поколение.