(из встреч с Живущим на изнанке век)
Где я?
Оранжевые черти скачут по чёрной равнине. Холод - непривычный, мучительный.
Смутно знакомый гадкий запах... всегда был чуть заметен, сейчас - со всех сторон.
...и больше ничего нет. Голоса нет, памяти нет.
Потому что если вспомню, что случилось, умру от ужаса.
А ужас - вот он. Щупает склизкими лапами, каменными зубами грызёт спину.
Навалится вонючим брюхом, и конец мне.
Что поделаешь, надо звать.
Он отрицает, что волшебник, но я-то знаю...
К тому же он говорил, что всегда рядом. И без голоса больше звать некого.
Зову . Молча, срывая душу, зажмурившись до ломоты.
- Нечего вопить, я давно тут...
Его ворчливый голос - уже облегчение.
- Подумаешь, сместилось немного... Сейчас всё поставим на свои места.
Что тебе больше всего нужно сейчас? Только как следует думай.
Думаю из последних сил:
- Увидеть звёзды...
Его голос весел, как у человека, приготовившегося к трудной работе, а она оказалась лёгкой и приятной.
- И что было звать? Они здесь.
Вон, возле горизонта, Первая - ты не знаешь её названия и потому даёшь ей ласковые имена, каждую ночь новое. Ей нравится, и она мерцает в ответ... Луна силится обнять её, истончая рожки.
Вон и та, сиреневая, что ярче всего светит по весне. Но стоит увидеть - и чувствуешь запах распускающихся звёздочек на кустах, в которых хрипнут соловьи, заходясь песнями.
Вот - узнаёшь? - Голубое пламя, и алая искра пульсирует внутри... Звезда, которой хочется кланяться за мужество, но эта - любит, чтобы смотрели прямо, и ожог луча на груди носят, как награду.
Вот и Парус, уже проступил. Безнадёжно далёк, а как росой по лицу брызнуло, и лететь - недолго. Хлопнуть намозоленной штурвалом ладонью: здравствуй! Заштопаю, если что...
И Компас рядом. Стрелки мечутся, но ты знаешь - это от мокрых ресниц. Высушив, увидишь направление Пути. Ведь гвоздь у Компаса один - в сердце...
Туда, где плещут рукавами предчувствованные вселенные. Найти, обнять...
- Шум... - выдавливаю и удивляюсь: могу шептать, и могу это услышать.
- Не узнаёшь большую дорогу Млечного? По ней грохочут колесницы справедливости, и топают волшебные сапоги, и нежные посохи странников воскрешают уже погасшие булыжники её мостовой...
Этот шум забыть невозможно. Ты тоже помнишь, и это меня радует: значит, совсем скоро всё встанет на свои места.
Видишь, и Большая Медведица наклонила свой ковш так, чтобы звёздное лекарство было легче выпить? Помнишь, в какое время года это бывает? А жизни?..
Пей.
- Не могу. Даже вдохнуть не могу. Этот мерзкий запах не даёт.
- Неудивительно. Та звезда, на которую ты опираешься спиной, ранена. А раны всегда плохо пахнут.
Нос-то воротить не стыдно? Тебя взяли в полёт, а ты...
Светлые, баюкающие волны его голоса становятся ледяными.
Режут раздавленным между пальцами грунтом.
Острыми камушками, глиной, нечистотами, кровью... мной.
И от этого - легче.
- Ага, удалось вспомнить. - В вернувшейся ворчливой теплоте нотка требовательности.
- Всё на своих местах?
- Всё на своих местах, - молчу я.
- Тогда вставай. А мне пора.
- Пожалуйста, постой. Мне хочется звать тебя по имени. Скажешь?
- Догадаешься - будешь звать, - усмехается он. - Хотя тогда и не понадобится... А пока зови как прежде - Живущим на изнанке век.
Он кивает на прощание и уходит. А я открываю глаза.
Всё на своих местах. Звёзд даже на одну больше, чем он показал.
Самая близкая светит прямо в глаза - лампа в окне дома, где меня ждут.
Если я не встану, она погаснет.
И раненой звезде, которая держит меня, не сбрасывает, берёт в полёт, несмотря на раны - никто не залечит хотя бы одну...
Но у меня нет никаких причин не встать.
Не считать же причиной вывернутые карманы. Или пахучую грязь на дне канавы - в канаву может свалиться каждый, вышедший на дорогу. Или обычный холод в местах укусов змеиных лезвий - двуногим змеям не надо отдавливать хвосты, они бросаются первыми, порода такая...
И сломанные рёбра почти не мешают дышать...
Всё это мелочи.
А звёздное небо не помещается в распахнутых глазах.
И Живущий на изнанке век всегда рядом...