Одуванчики
В шлемах прозрачно-молочных,
Средь комариных засад,
Пять одуванчиков – точно
Инопланетный десант.
Луг – мотыльковое чудо –
Острая, тонкая стать.
Хоть и домой, но отсюда
Так нелегко улетать.
Странно и тихо землянам.
Пятеро эти... они –
Словно фужеры с туманом,
Словно печальные дни.
В сумерках неторопливо
Белым просеяло высь.
О, – встрепенулась крапива –
Телепортировались...
Дачные строфы
Старый забор совсем завалился на бок,
Дачник, уставший, мозоли себе натёр.
В этом году немного созрело яблок,
Разве китайка, а так – облепиха, тёрн...
Я приезжаю в гости, увы, не часто.
Встретятся мать и отец по дороге в дом,
Запах укропа, ветер прохладный, счастье...
Знаешь, а тихое счастье возможно в том,
В том чтобы, взяв на улицу кружку чая,
Видеть, как там, где берёзы густой стеной,
Жёлтые косы ветер легко качает...
И ощущать родительский дом за спиной.
Здесь у калитки хмель облетает дикий,
Слышится голос (сосед наш, Семён Ильич)
– Надо, мол, будет срочно купить мастики...
Вспомнить, что в среду к пяти подвезут кирпич...
Мы же с отцом опилки в траву сметаем...
Снова пилою по брёвнышку – вжик да вжик...
А на поленьях белым пятном сметанным
Крупный мохнатый котяра, уснув, лежит.
Тихо кругом, я – радости мирный пленник,
Что мне желать? Загадывать я не мастак...
Если б Господь в своих неземных селеньях
Так же приветил, как в этих земных местах.
Здесь ранним утром стынут на травах росы,
Где-то у леса дачный стучит молоток.
И не пойму я, мать ли на кухне? осень?
Красного перца бросила в яркий желток.
Село
Ни коровы теперь, ни машины,
Только надпись: совхоз «Большевик».
Всё опутал горошек мышиный,
захватил все поля борщевик.
А из тех, кто вколачивал гвозди,
Строил ферму и сельский уют,
Половина – уже на погосте,
Остальные – пока ещё – пьют.
Так похожа на символ разрухи
Близ колодца худая байда.
Не маши пролетающей мухе
Красной лапкой своей – лебеда.
Даже в храм за песчаной губою,
Что красуется лет эдак – сто,
Городские – на праздник – гурьбою,
А из местных обычно – никто.
И рассказывал прапорщик с дачи,
Как, из храмовой выйдя стены,
У воды кто-то встанет и плачет
В сердцевине ночной тишины.
Большое деревенское чаепитие
Не удивляюсь, когда замечаю
ливень зимой, но горячего чаю
я наливаю и признаки грусти
мякнут печенькой – размякнут – отпустят.
Мякнет печенькой больное и чёрствое
в чае отпаривай, с чаем навёрстывай.
Скачешь до смерти по жизни лошадкою –
выпей с конфетками, крепкого, сладкого.
Даже в лесу, в монастырской обители
в праздник устраивали чаепитие.
Отче Кондратий, не плачьте – все грешные,
лучше берите, вот эти, с орешками.
А в воскресенье, я тоже – Наташке:
вынь-ка, жена, разноцветные чашки.
Приостановим печали телегу.
Снега... взгляни, сколько выпало снега...
Пятиэтажный дом
Пятиэтажный дом кирпичный
С пожарной лестницей на крышу.
На первом этаже, я слышу –
Поставили концерт скрипичный.
Свет на четвёртом. Верно кухня.
Там под зелёным абажуром
Готовят пряный соус к курам
И тесто потихоньку пухнет.
А может кто-то гладит вербу –
Пух на засохшей старой ветке.
И думает зайти к соседке
Послушать музыку – на первый.
Перед подъездом кот понурый.
Он чувствует, что здесь некстати
И что гулять, пожалуй, хватит,
Что на четвёртом точно – куры.
Свиристели
Был тогда январь калёный, лютый.
Грохотали крышами метели.
Но случались тихие минуты:
Так однажды в полдень свиристели
Во дворе у нас возникли разом.
Тонкой речью, болтовнёй невинной,
Будто сладковатым сонным газом,
Затопив шиповник и рябины.
Нет, не свиристели, а сирены.
Песни их меняют всё на свете.
Кот взлетел сквозь заросли сирени,
Поднялись на воздух санки, дети.
Не в картине доброго Шагала –
В озере мохнатого наркоза.
Под ногами глубина шаталась,
Серебрились в глубине стрекозы.
Ух... и сорвалось... исчезли птицы.
Хлебников, наверно, где-то свистнул.
Всё как прежде, снег по всем границам.
Только нежный звон в морозной выси.
Попытка этюда
Зима – идеал композиций.
В ней краткость, пространство и воля.
Как чётко рассыпаны птицы
По ровному, белому полю!
Как точно расставлены дети,
И мамы расставлены с ними!
«Там скользко, не лезь туда, Петя»!
«Пойдём-ка мы к бабушке, Дима».
А может, и вправду не трудно,
Враз, набело и без помарки,
С натуры списать это чудо –
Январское, жгучее, яркое...
С деревьями – снежными люстрами,
С гирляндами, с запахом пиццы.
И с тем, что не видишь, но чувствуешь –
В мерцаниях, в снах, в композициях...
Мистерия вкуса
Я помню как в жару, ещё мальчишкой,
Я не спешил идти домой к столу.
Но пробовал смолу нагретой вишни
И сливы красноватую смолу,
Что на ветвях подтёками нависла.
Мне нравилось. Казалось, ешь закат.
Не сладко, не солёно и не кисло,
Но этот цвет, но этот аромат!
Ещё такое было через годы.
Я пил из родника. Мне стало жаль.
Мне захотелось пить совсем не воду,
А синюю таинственную даль.
Из тишины, настоянной над полем,
Где только чьё-то звонкое "пить-пить",
Холодную и сладостную волю
Бесстрашными глотками пить и пить.
Я вскоре понял. Средь жары и стыни
Я ощутил судьбу. Ни крест, ни груз.
Она была похлёбкой из полыни –
Совсем простой, но благородный вкус.
Главный режиссёр
Те облака – порвал и бросил.
А эти – в ряд расположил.
Почти касаясь тёмных сосен
Кружились мелкие стрижи,
Которых Он рассыпал часто
Привычной к щедрости рукой.
Прохладный ветер звал ненастье
И ветер именно такой,
Который сам бы я и создал
Среди кустов, среди дорог,
На гладях рек, в цветочных гроздьях,
Когда б сумел, когда бы смог...
И воздух яблоневый милый...
И свет, разлившийся на сныть...
Ах, если б только я был в силах
Не задохнуться, но вместить!
напишите, милые, о Москве...
На старинных, стёршихся петлях шкаф,
(Временной меняющийся портал),
Говорят, все ищут на Плетешках,
Чтоб попасть в Москву, о какой мечтал.
А Москва – давно уже не Москва...
Этот город, выцветший от жары,
У торговца где-то сидит в мозгах
Между вкусом фенхеля и зиры.
Африкански-жёлтый сухой газон,
Возле баков – брошенный самокат,
Небоскрёбы в мареве – там – Гудзон,
Завернёшь за фруктами – Самарканд.
Я Москву во времени растерял,
И куда бы мне ни пришлось идти:
Где была пельменная – ресторан,
А на месте булочной – стал «интим».
Но пока не съехала жизнь в кювет,
От забот пока не заглох мотор,
Напишите, милые, о Москве –
Те, кто помнит прежнюю до сих пор.
Слишком много дыма, смертей, сирен
И жара – с неделю не пьёт Костян,
А мне снится, будто цветёт сирень...
И над нею, в белых свечах – каштан...
Мультик
На асфальте цветными мелками
Нарисованы чудные звери:
Светло-жёлтая мышь с коготками,
Ёж малиновый в огненных перьях,
Красно-синий жираф между ними.
Вот такие роскошные – трое.
Кто красивей из них? Кто любимей?
Тёплый ливень фигурки размоет...
Мышь и ёж и жираф растекутся
В колыбельных пространствах России,
В снах тюльпанов, фиалок, настурций –
Красным, жёлтым, малиновым, синим...
Если б так же и люди отсюда
Уходили легко и не больно...
В небе мрачная бьётся посуда,
На кусочки, по трещинам молний...
Вот и всё. Три фигурки исчезли,
Но в утрату нисколько не веря,
Смотрит девочка в дальние бездны,
Где лежат облака – точно звери...