From fairest creatures we desire increase,
That thereby beauty's rose might never die,
But as the riper should by time decease,
His tender heir might bear his memory:
But thou, contracted to thine own bright eyes,
Feed'st thy light'st flame with self-substantial fuel,
Making a famine where abundance lies,
Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel.
Thou that art now the world's fresh ornament
And only herald to the gaudy spring,
Within thine own bud buriest thy content
And, tender churl, makest waste in niggarding.
Pity the world, or else this glutton be,
To eat the world's due, by the grave and thee.
Мы жаждем продолженья красоты
И прелесть розы смерти не подвластна.
Конец наступит, выцветут плоды,
Ростки несмелые о них напомнят ясно.
Во взгляде ярком жесткие тиски,
Сжигаешь топливо сердечного тепла,
При полных закромах не ешь муки,
Ты сам себе затянешь удила.
Для мира ты, что радости глоток,
Весны глашатай, лавр ее борьбы.
В набухшей почке схоронишь цветок.
О, добрый скряга, скупость победи!
Ты должное отдай, сей миру долг,
Могильный неуместен будет торг.