Мне всегда казалось, что там должна быть надпись…
Любовь протяжна, словно звуки в имени,
Которое кричат. Не бойся, выменяй
на хрипоту у воздуха волну.
Так сытен бред, так к вечеру не можется,
Что вместо рожи – железнодорожица,
И вместо сердца – пепельный манул.
За облаками века светло-серными,
Куда всё детство вывезли цистернами,
Я покачу на рохле свой паллет
С воспоминаньем времени ледового:
В столовой ложке мальчик плавит олово
И отливает лебедя в земле.
Да не дойти – я тихой сапой выстрадан,
Мне каждый день – очередная пристрада,
Но ни какие пропасти во сне
Не испугают шириною пила:
Мне наплевать, кого она любила,
Приятно находиться рядом с ней.
Гречишный мальчик, бронзовый и паперный,
Давно поживший с мамино и папино,
Я потревожил Кракена в пруду:
За каждым рвом языкового бруствера
Его шлею у самой шеи чувствую
На двадцать недоеденном году.
О, наши черти, мы ли не поможем им!
Растает тело, как брикет с мороже…, но
пока он крепок – внутренний прокал,
Скрежещет мысль истёртым коленвалом:
Мне всё равно, кому она давала,
Я в очередь не жажду номерка.
Зубная муза, острая зазубрина,
Мелькает в каждом лике, мной излюбленном.
В передовые полосы страны
Влетают клинья оловянных праздников,
Пустое место превращая в классику…
Укрой меня слогами белизны,
Витая надпись, созданная накипью
В молении любви, дремучем, аки пню;
И ты, читатель, хрупкий, как акрил,
Весомым томом сотворенья памяти,
Покрытым толстым слоем желчной камеди
Накрой меня ; и больше не смотри.