Казалось, немного ещё, и начнётся гроза. Фасады домов помрачнели и жались друг к другу.
«Скорей бы отправился поезд…» – подумал вокзал, увидев, как кто-то кому-то протягивал руку.
Он встреч не любил (потому что всегда был один) и тяжко томился от долгих печальных прощаний,
несдержанных слёз, пестроты чемоданов и спин, и частых бессонниц, гостивших пустыми ночами.
Он был очень старым (от времени весь пожелтел), истёртым о губы ветров и лучами сожженным.
И грозы не раз распускали свою канитель над треснувшей кровлей и серым щербатым перроном.
Прозрачные капли ударили в тёплую пыль. Качался последний вагон, исчезая из вида.
Разбитый фонарь превратился в огромный фитиль, и пламенно рвался сквозь дыры стеклянного сита.
Но вот, на перроне внезапно возник силуэт, увешанный слева и справа большими холстами.
Короткие брюки не прятали стоптанных кед, и длинная чёлка, намокнув, текла над глазами.
От ливня холсты тяжелели и тоже текли цветными слезами обычных гуашевых красок.
Умчавшийся поезд растаял в дождливой дали, став точкой отсчёта сплошных временных неувязок.
Запястьем убрав надоевшую мокрую прядь, художник понуро вздохнул: «Ненавижу вокзалы.
И всю эту слякоть я вряд ли сумею продать…»
Но высь понемногу светлела. Гроза утихала.
А крошечный зал ожидания не пустовал. Там дама с девчушкой сидели и два господина.
Художник кивнул им. (Он, надо сказать, рисовал совсем неплохие, хотя и чудные, картины.)
Всё стихло, и серая пена сошла с синевы. Довольные птахи, взлетев, оживлённо запели.
Один из мужчин вдруг воскликнул: «Мой Бог, это Вы! Смотрите, я жив и здоров, как на той акварели!
Вы, помню, сказали, что в жизни так много чудес, но надо учиться их видеть, как золото в щебне.
В том Вашем рисунке проклятый недуг мой исчез! Тогда я подумал, что Вы – настоящий волшебник.
И эти полотна готов я купить хоть сейчас. Их дождь не испортил, взгляните, всё просто чудесно.
Я здесь их повешу, чтоб люди узнали о Вас. Поверьте, вокзал – это очень хорошее место».
Вокзал весь расцвёл и с тех пор даже дня не грустит. И люди почти не спешат и, прощаясь, не плачут.
А бедный художник… Он так и не стал знаменит. Ведь слава не водится с тем, кто смущён и взлохмачен.
Я видела эти картины один только раз. На первой был прочный сияющий мост через пропасть,
и двое влюблённых бежали друг к другу, смеясь. И в бездну, как камни, летели обиды и робость.
Другая была воплощением грозных штормов. Зелёная мгла, словно щепку, корабль сжимала.
Но рядом светил самый яркий из всех маяков. И буря не смела дойти до девятого вала.
На третьей картине, я помню, был автопортрет. В грозу пострадал он. И сходство, наверное, зыбко.
Прищурены веки, а ниже, как тихий рассвет, в щеках расплылось добродушное солнце – улыбка.