(исполняется с надрывом)
Я был незаметным парнишкой,
полезные книжки читал,
и лепень с дырявой манишкой
на праздник большой надевал.
Однажды в наш город забытый
приехал цветной балаган,
где ветром весенним прошитый,
капусту рубил уркаган.
Бобры и дешёвые тёлки
в истерике гнали волну,
салаги крутились, как пчёлки,
вертели углы на бану.
Я насмерть влюбился в циркачку,
такой вот банальный сюжет,
и трёшку из старой заначки
решился отдать за билет.
ГраждАне, верните мне башки,
их в кассе за что я платил,
за то, чтоб грудастую Машку
под куполом фраер крутил?
С трудом я антракта дождался
и старый наган зарядил,
в гримёрку к циркачке пробрался
и вот что я ей предъявил:
«Ты, Маша, козырная бикса,
и я не на грядке морковь,
и фраера рыжую фиксу
отдам я тебе за любовь».
Она ж рассмеялась нахально
вертя с сигареткой мундштук:
«борзеешь, чувак, натурально,
к тому же - слегка близорук.
Я девушка с тонкой натурой,
ввожу генералов в столбняк,
я дама с шикарной фигурой,
а ты местечковый босяк.
Так что подбери свои шкары,
и дверь за собой затвори,
меняй-ка ты финку на нары,
да сопли под носом утри».
Представьте такую картину:
я душу неверной излил,
достал из кармана волыну
и пулю ей в грудь засадил.
Циркачка за сердце схватилась,
бледнея красивым лицом,
и алая кровь появилась
на платье её голубом.
Прощай же, весна уркагана,
прости, безутешная мать,
за то, что я пулей нагана
решил свою жизнь оборвать.
И плакал завод мой «Компрессор»,
и дворник в парадном рыдал,
когда седоусый профессор
мне сердце в больничке латал.
С тех пор про циркачку, про Машу,
в вагонах я песни пою,
подайте ж копеечку вашу
за исповедь эту мою.