R. Kipling. A legend of Truth
Поведала легенда нам одна,
Как Правда вышла из колодца дна,
Взглянуть на мир, каков он есть сейчас,
Но в ужасе назад ушла тотчас.
Там наверху её никто не ждал –
Пилат вопросов ей не задавал,
Коленопреклонённый Галилей
Отверг закон свой, не считаясь с ней.
А Беллетристика, сестра её,
Работу сотворила за неё
С таким стараньем, тактом и умом,
Как будто Правда здесь была притом…
Пришла война, с ней – бомбы, мины, газ;
Решила Правда встать и в этот раз.
Сквозь пламя, дым, руины шла она,
Тень крыльев странных ей была видна,
Шатаясь, падая, она брела,
Обозначая худшие дела.
Вот тень мелькнула у её ноги…
«Сестра, – вдруг тень шепнула, – помоги!
Я ведь… была твоим проводником,
Служила людям словом и пером;
Стараясь блеск придать делам благим,
Я потакала прихотям людским.
А это… глянь сюда… мне не понять…
Труд Дьявола и Бога отражать
Я не могу… здесь ты нужна опять».
Отдав блокнот, перо, ушла она, –
Остались записи, а в них – война.
И Правда попыталась говорить
О том, что не с чем даже и сравнить, –
Не намекнуть, сказать иль написать, –
Что день и ночь старалось нарастать.
И факты подошли, досье росло,
Где запись: «Быть такого не могло»,
Затем пониже слов холодных сталь:
«Здесь половина из всего едва ль».
Она всё видит – давит фактов гнёт, –
Сестре посланье телеграммой шлёт:
«Уходят факты, где потом найти?
Вернись, и Правду помоги спасти!
По мощи, чину станешь мне равна;
Нужны мы людям – ты сильней нужна!»
Once on a time, the ancient legends tell,
Truth, rising from the bottom of her well,
Looked on the world, but, hearing how it lied,
Returned to her seclusion horrified.
There she abode, so conscious of her worth,
Not even Pilate's Question called her forth,
Nor Galileo, kneeling to deny
The Laws that hold our Planet 'neath the sky.
Meantime, her kindlier sister, whom men call
Fiction, did all her work and more than all,
With so much zeal, devotion, tact, and care,
That no one noticed Truth was otherwhere.
Then came a War when, bombed and gassed and mined,
Truth rose once more, perforce, to meet mankind,
And through the dust and glare and wreck of things,
Beheld a phantom on unbalanced wings,
Reeling and groping, dazed, dishevelled, dumb,
But semaphoring direr deeds to come.
Truth hailed and bade her stand; the quavering shade
Clung to her knees and babbled, "Sister, aid!
I am--I was--thy Deputy, and men
Besought me for my useful tongue or pen
To gloss their gentle deeds, and I complied,
And they, and thy demands, were satisfied.
But this--" she pointed o'er the blistered plain,
Where men as Gods and devils wrought amain--
"This is beyond me! Take thy work again."
Tablets and pen transferred, she fled afar,
And Truth assumed the record of the War...
She saw, she heard, she read, she tried to tell
Facts beyond precedent and parallel--
Unfit to hint or breathe, much less to write,
But happening every minute, day and night.
She called for proof. It came. The dossiers grew.
She marked them, first, "Return. This can't be true."
Then, underneath the cold official word:
"This is not really half of what occurred."
She faced herself at last, the story runs,
And telegraphed her sister: "Come at once.
Facts out of hand. Unable overtake
Without your aid. Come back for Truth's own sake!
Co-equal rank and powers if you agree.
They need us both, but you far more than me!"