Тусклое осеннее небо, словно неживое…
Молчит… Ничто не сменяет его сна,
Кажется, что вечного сна.
Лишь иногда оно нам горестно плачет.
Наверно, оно обречено не ожить… Судьба?
Нет, это период, в который поглотилась земля.
Пройдут пять, шесть месяцев и снова улыбнутся небеса,
Это никому не кажется странным.
Периоды жизни как полосы чёрные белыми сменяются.
Да, возможно, но иногда иначе бывает,
Иногда жизнь по чёрной борозде запрягается,
Всё тянет и тянется, иногда бесконечностью кажется,
Эта чёрная борозда…
… В окно давно уже не стучались лучи, лучи счастья,
Уже два года, семьсот тридцать пасмурных дней.
Холодно… И с каждым днём становится холодней.
Возле окна, на письменном столе стоит одинокая чашка,
Остатки заварки уже покрылись слоем плесени.
Кругом разбросанные исписанные тетради,
Стихами и прочими записями.
Несколько листов замазаны пятнами красными,
Что уже засохли, и сохранили потёки страшные.
Тишина вокруг, без предвещающих звуков,
А в раздумьях рождаются мысли необъятные.
Здесь до сих пор сплошная тишина,
Как вдруг, кто-то закашлял в соседней комнате.
Тревожное молчание пропало в миг тогда.
Лежит, простуженный, один, совсем один.
Теперь понятно, то следы самолечения.
И те красные потёки, не кровь,
А пролитый сок калины, и чай,
Который он совсем не пьёт.
И те исписанные строки,
Которые ему петлю душе плетут,
Плетут и вяжутся вокруг живого,
Так норовят открыто задушить.
И под предлогами глухонемого,
Рвать душу обреченного больного.
Мы не изменчивы разлуке,
Горьким напитком запивая горе,
Мы одиночество переживаем в муке.