Подошла к моему дому мельница.
Одно крыло в небо приподнято,
Другое опущено.
То, что опущено, говорит,
Что век, который ее оставил,
В землю ушел.
То, что приподнято, утверждает —
В небо вознесся.
Я проснулась оттого, что крялья её
Громко спорили:
— Где теперь утешенья найти?
Нет его ни в горе, ни в дороге, ни в поле... —
И одно крыло верещало:
— В земле оно!—
И другое трещало:
— В небе!—
Я ей дверь открываю невыспанная,
Мятым сном из подушек высыпанная.
— Ну чего, — говорю, — что за жизнь пошла?
Дверь откроешь и — на тебе — мельница!
У порога, как личный автомобиль,
Поджидает мельница...
Мне же так тяжело... —
А она:
— Садись на крыло!
Что полегче, внизу — унижение.
То, что вверх, — возвышение. —
— Ах ты жизнь, — говорю, — везеньице,
Люди разные — по санаториям,
Мне ж и отдых — на крыльях мельницы. —
\ — Не ворчи, — говорит, — бедолага почтенная.
Я пришла к тебе за утешением.
Ты возьми меня в дом вместо мебели.
Ни дорог больше видеть не хочется,
Ни людей на них,
Ни речного течения...
Если век тебя бросил,
Какое тут может быть развлечение? —
— Неужели, — я ей говорю, — для беды твоей
Дома другого не было? —
— Были дома,
Да на каждый подъезд— по десятку автомобилей.
Вот и нашла я твой, маленький. —
— Заходи, — говорю, — коллега.
Этот дом, да и я, тоже из того века,
Который ты ищешь.
Крылья твои будут моею постелью,
Жернова — тренировкой дневной, бассейном
Для закалки на день. —
Села мельница у печи моей.
Из дощечек, от старости посеребренных,
Потянулись зеленые листья...
Распушились листья на крыльях мельницы.
Посмотрела она в глаза мои,
Как мешки, набитые удивлением...
— Это я так, — говорит, — вспомнила молодость.
А теперь давай перемелем
Все, что лишнее.
Эти ящики с заколоченными обидами,
Тревоги, зашитые в наволочки,
Ожиданье, по чашечкам чайным разлитое... —
Полетели зеленые листья по комнате.
Жернова замололи.
И раздвинулись стены до невероятного.
Лес шумит в моем доме,
Река течет и стоит пригорок...
Стол мой — поляна
В легкой скатерти одуванчиков.
Я давно о такой мечтала.
Мне двуспальной постелью — стога столетнего сена.
Теплой ванною — тихая заводь.
Я не видела стен.
Так бескрайне раздвинулись стены.
Потолок удивительно выбелен, чисто —
Известь да синька. *
Ну а мельница все перемалывала,
И работа ее не кончалась, столько всего я за жизнь накопила,
Всего, что мельнице нужно для собственного утешения.
Трясогузки витали над мельницей,
На жердях навивали гнезда,
В черных платьицах, в белых нагрудниках...
Жерновов не боялись.
Все работала мельница...
Обид не стало.
Тревог не стало.
Ушли ожидания...
И тут поняла я, кого в своем доме пригрела.
Тогда поняла я,
Когда душа моя стала гладкая, как равнина.
Тогда поняла —
Не тревоги я, не обиды, не ожидания —
Вечной мельнице жизнь свою отдала.
Ведь жизнь без тревог, обид, ожиданий —
Засохшее дерево.
Чего не случается в спешке.
В спешке себя человек перемалывает.