Когда-то растерзанным нитью я был, и исчезнуть
Желанье сильнее дыханья велело ступать.
Я видел язык пеликана, готовый от лжи своей треснуть,
Я видел красивый и стройный невесты стан.
Я видел бледную кожу; заливистый чудный смех
Леса окружил городские, всё небо окрасив в багровый.
Ведь смерть звать, твердят, это самый пагубный грех –
Вот так и бродил, ковыляя, побитой крапивой тропою.
И в косы чернющие ленты луны проскользнули –
Чем волосы длиньше, тем сладостней имя в душе –
Лицо дорогое в сих локонах тёмных тонуло.
В фантазиях диких рвать глотку хотелось мне.
Глаза – голубые кристаллы, внутри застывают звёзды,
А губы рисуются дьяволом жадным жестоким.
Рисуются дьявольской краской, хотя и неброски.
Тогда я молил о смерти безликого дикого бога…
Но тут взор на руки мои упал – дрожали, смеясь(?) –
Я странную странность увидел, как будто очнулся:
Ведь вот она – бледность, а за ухом – литая сласть,
И водопадом пряди на спину мне льются.
Смотрел в зеркала удивлённо, потом всё на ту,
Кто, казалось бы, стала ценнее даров для души.
Коснуться своих ощущений никак не могу,
А хочется знать, как избавился я от трупной воды.
Глаза голубые – ну что же, пусть будет и так,
Мои отражают леса и далёкие славные горы.
Во всём остальном – я вижу, ты, милый, простак,
Что клона себе создал, забыв о воспетой воле.