Лисий барельф в Венеции

Мартина Редвилл
(Сказка для Й.Р. № 2).

Из мякоти созревшего плода,
Из сферы костяной с её узором,
Вмешавшимся в узор её держащей
Ладони, из живых древесных жил,
В сеть золотую тесно соплетённых
Мастеровым, Плетельщиком умелым,
Я вырежу Венецию, и будет
Сочиться сок сквозь губчатые поры
Известняка, сквозь перламутр и соду,
Сквозь месиво цветастого стекла,
Из янтаря и ясеня резного
Закрытых ставень, из мостов и окон,
На полотно, на дерево и воду,
Тебе на руки. Ты увидишь, Йанек,
Как рыба - тень стальной силок каналов
Рвёт плавником, и бьётся под руками,
Куском слюды, комком зелёной ртути,
В ячейках остывает кровь, и это
Рассветом здесь зовётся. Ты увидишь:
Подсохло нёбо утра. Шёлк и камень
Повыцвели. С землёй смешался пепел,
С водою - соль, и кровь,- с зерном и снегом,
В стеклянной колбе забродил солёный
Зелёный сок. Настало время утра.
Поберегись! Кленовый обод держит
Сталь над водой, мука гранёным ситом
На стол сосновый сеется, а рядом
Серебряное блюдо наполняют
Увядшей мятой.
В глиняном кувшине
Вино и мёд замешивают. Видишь, -
Пригоршнями цветастого сырого
Молочного стекляруса расцвечен
Суровый холст по выбитому краю.
Лиса кричит, и лижет кровь, по следу
Идёт, и греет лапы под собою.
Из зеркала, разъятого в слепое
Сквозное крошево косым паденьем тени,
Из гроздьев серебра слюду и воду
И белый воск лакает, амальгаму
Ломает языком, и горло ранит.
Глядит. Молчит. И плачет.
И над нею
Алеет полновесная беда
На мраморой лозе, созрев до срока.

Во тьме над головой, стальная леса
Поёт, свистит, и режет круг за кругом,
Над тростниковой удочкой, сконённой
Под тяжестью невидимой добычи,
Ходящй тяжело в лимонных пятнах
Над омутом без дна, на долгом синем
Витом крючке с гранатовой насечкой.

Так над семью твоими позвонками
Проходит ветер. Так, сквозь поле тени,
Идёт тяжёлый маятник, и краем,
Взрезает ткань, и порет шов непрочный,
Чтоб луч поймать и в солнце превратиться
На половине света. Так , в замахе,
Копя слепую силу, краем смерти,
Проходит, чтобы воплотиться после,
Во всё, что есть, чтоб хлеб крошить и плакать,
Чтоб Сущим стать, в движение отлитый
Единый ход вещей. А ныне, Йанек,
В Венеции твоей темнеет. Люди
Зажгли костры на северных заставах,
На площадях, сидят, и руки греют,
Звенят ключами, лук пекут по краю
Костра, в золе. И ночь стоит над ними,
И жизнь стоит, как есть, как в храме купол
Над спящими, как над гуртом овец,
Где тёплый пар идёт от мокрой шерсти,
Где запах сыра, чеснока и прелой
Травы, железа, молока и камня,
В тепло и пыль растёртого в ладонях.
И мы сидим, молчим и пьём меж ними,
Одежду сушим, лук едим и смотрим
На траур в синем, на того, кто в маске
Таращит свой дотошный чёрный глаз.

И радость надвигается на нас
Со скоростью трагической развязки.