(Памяти Евгения Дмитриевича Лебкова)
Когда встречаешь в жизни неординарного, обаятельного, талантливого человека, - это всегда радость, когда общаешься с ним многие годы и связан общим интересным делом, – это счастье. Такое счастье и подарил мне и моим товарищам по литературному «Роднику» Евгений Дмитриевич Лебков, лесовод и профессиональный писатель, приехав в 1987 году с Сахалина в Углекаменск под Партизанском. Настоящий писатель в глубинке – действительно, подарок Небес! К этому году он издал на Дальнем Востоке и в Москве четырнадцать книг стихов и прозы. Четырнадцатая – «Нежданно-негаданно» - как раз в 1987 году и вышла в столице. В ней есть и повесть – «Пятьсот-веселый», о том, как молодые парни в 1951-ом ехали с Запада на Восток страны – осваивать богатый, интересный и неведомый им край. В их числе был и Женька Лебков, двадцатитрехлений выпускник Брянского лесотехнического института.
Тридцать с лишним лет островной жизни (Сахалин, Курилы) не прошли для лесовода Евгения Лебкова даром. Кроме того, что обихаживал леса, насадил там более десяти тысяч гектаров новых, сосновых, преодолев немало чиновничьих препонов: считалось, что сосна на Сахалине никогда не приживется. Но эксперимент оказался удачным.
… Моя душа – ларец лесной молвы.
И я тайгой живого Сахалина
Рекомендован с ног до головы.
Да, было все: прорухи, неполадки.
Но не нужна иная мне стезя.
И за меня сосновые посадки
Стоят стеной, как верные друзья.
Пожалел ли когда-нибудь Евгений Лебков о принятом в молодости решении – поехать осваивать Сахалин? Пожалуй, нет.
Мне чья-то хитрая судьбина
Давала Брянск, а я не взял.
А я сказал: «Без Сахалина
Есть я не я» - так и сказал.
Романтик, он очень любил свою профессию, которая в сочетании с литературным талантом дала прекрасные плоды: в 1966-м Евгений Дмитриевич уже заслуженный лесовод РСФСР, в 1967 году - член союза писателей. «Я Сахалину сосны дал, материку – друзей». С 1987 года он стал и нашим другом и наставником. Сколько интересного вносил Евгений Дмитриевич в заседания «Родника», читая свои стихи, с жаром обсуждая наши «перлы»! Он переписывался со многими известными писателями страны, вводил нас в курс российских литературных новостей. Оживились его подборками и рассказами и литературные страницы местного «Ленинца». Снобом, кстати сказать, Евгений Дмитриевич не был, писательским членством никогда не кичился и прекрасно соседствовал на литстраницах и со школьником Алешей Радченко, которого опекал и обучал азам творчества, и с музыкальным работником Кларой Головкиной, и с грузчиком универмага Василием Зайцевым, и с шахтером Юрием Стешиным, и со многими еще. Открытый, доброжелательный, искренний, общительный, живой и энергичный, располагающий к себе человек. В общем, русский по натуре. Да и от всего его облика веяло чем-то удивительно русским. Невысок, но внушительного вида, седобородый и синеглазый, напоминал доброго лешего со сказочных рисунков..
Литобъединению очень обрадовался и оценил: «Родник» - нужное дело. На Руси всегда собирались по интересам любители изящной словесности, и к ним, как к магниту, тянулась молодежь. Литературные объединения, тем более в глубинке, нужны. А вокруг чего объединяться, как не вокруг газеты? Литературное творчество – это воспитание души, красоты, чувств, вкуса. Воспитательно-просветительская работа, особенно в наше время, когда вокруг столько неустойчивости, дрязг, когда культура в загоне, - неоценима. И любое издание без привлечения местных творческих сил и бедно, и бледно». Невольно вспоминаются его строки: /Не читают стихов. Огрубели сердца, /Потребленка диктует законы/. Ситуация, которую, безусловно, трудно переломить, но капля и камень точит…
И стало у «Родника» два «литературных штаба»: один – в редакции во главе со мной, редактором, второй - у Евгения Дмитриевича, в поселке Углекаменск. Для «родниковцев» всегда были открыты не только двери его дома, но и его душа, и талант. Каждый новый автор вызывал у него живой и неподдельный интерес. Помню, раздался телефонный звонок: «А кто такая Лидия Калушевич? Хорошие стихи сегодня в подборке. Божья искра есть. Надо бы встретиться». Это был 1993 год. Встреча оказалась судьбоносной: в 1998 году Лидия Александровна издала свою первую книгу «Как хрупок этот мир», а в 2000-ом была принята с рекомендацией Евгения Дмитриевича в союз российских писателей. Да и не одна она получила такое его благословение. Постепенно расширялся круг нашего литературного общения. Евгений Дмитриевич познакомил нас, например, с Сергеем Лабутиным из Кривого Рога, Александром Егоровым из Владивостока, спасчанкой Еленой Александренко, находкинцами Павлом Шепчуговым, Михаилом Гутманом, Станиславом Кабелевым, Валерием Зюзюлевым и другими интересными авторами. В Находке мы не однажды бывали на творческих встречах и вечерах.
Евгений Дмитриевич был для нас и литературным арбитром. Помню, пришел ко мне Анатолий Кухаренко, очень расстроенный. «Был в редакции, с рассказом «Без царя в голове», получил от ворот поворот. Редактор сказал: вот, мол, нашелся классик, новоиспеченный Лев Толстой!» (В то время я уже на пенсию оформилась, опекала маленькую внучку, но ЛИТО не оставила, и собирались «родниковцы» у меня на квартире, пока нас не приютил городской музей). Смотрим рассказ. «Чего он хочет?» - спрашиваю. «Да я так и не понял толком». Как редактор, я всегда стремилась придерживаться правила Константина Паустовского: «Если можно не править, не правь», - чтобы авторы не оказались «на одно лицо». Придраться в рассказе, на мой взгляд, было не к чему. «Знаешь, Анатолий, поезжай к Евгению Дмитриевичу. Пусть рассудит». Тот посоветовал послать рассказ в «Литературную Россию» таким, как есть. И представьте – напечатали, без единой поправки! В подобной ситуации оказывался и Николай Вуколов, рассказы которого местная газета также забраковала, но приняли и издали «Дальний Восток» («Медаль Степана») и московский журнал «Свет – Природа и человек» («Гнев березы»).
В 2000 году «Литературная Россия» объявила конкурс в честь 55-летия Великой Победы. Анатолий Кухаренко и Борис Дубровский участвовали в нем и удостоились быть напечатанными в сборнике лучших произведений этого конкурса. В газете «Русь православная» появились стихи Лидии Калушевич, рассказы Полины Котенок - в журнале «Свет – Природа и человек», Василия Зайцева – в журнале «Мир Севера». Так Евгений Дмитриевич ориентировал нас в большом издательском мире и потихоньку «продвигал». А в 2003 году стихи и рассказы «родниковцев» были напечатаны в альманахе «Сихотэ-Олимп» (Евгений Дмитриевич был одним из инициаторов его создания, ныне это «Сихотэ-Алинь» под редакцией Владимира Тыцких, по сути, общероссийское издание). В предисловии он написал: «Здесь ничего нет написанного ломом». И вспоминается та ревизия, которую учинил нашему литературному багажу неугомонный Лебков, правки и выверки каждой строки, каждого слова, споры и даже слезы (он был беспощаден!): ведь еще предстоял суд редколлегии того первого, по сути уникального теперь, номера нового альманаха! И это было неповторимо!
«Ничего не писать ломом» - этому правилу Евгений Дмитриевич был верен всю жизнь. В канун его 85-летия пришлось глубже окунуться в море его творчества (мне выпало счастье быть составителем двухтомника избранных произведений писателя) и убедиться, что над многими произведениями (особенно над стихами) он работал годами, осовременивая их и совершенствуя.
Авторучка. Лист бумаги.
Стол. Синёный абажур.
Все, что нужно работяге,
Чтоб навестъ в стихах ажур.
Здесь вот рифму посмелее,
Поплотнее отыскать,
Тут цепями Гименея
Сладкозвучно побряцать.
Там - убрать строфу пустую,
В этом - строчку заменить,
Мысль отбросить холостую,
Мысль-ура - остепенить.
Глядь - и утро наступило,
И стихи теперь - верняк!..
Здравствуй, истинное диво -
Огнедышащий Кругляк!
Стихи его и в правду «дышат» – и чувствами, и мыслями. Длинно он писать не любил. Но даже стихи в четыре строки всегда глубоки и точны по смыслу, воспринимаются как афоризмы, как сгусток мудрости, западают в душу и память.
Я – Русский, но не этим я горжусь.
Горжусь своей причастностью к эпохе,
Которая опять выносит Русь
На боговдохновленные дороги.
Или вот это:
«А если надо – то убей» -
Вот лозунг лжесвободы.
Неужто нет совсем Людей,
А есть лишь Ветвь Природы?
Цитировать можно бесконечно: такие бриллиантики по всей поэзии Лебкова рассыпаны, как щедрой рукой волшебника. Он был великим мастером и на экспромты, чем мог и неожиданно порадовать, и зацепить за живое. Вот пример:
Живем - как можем, можем - как живем.
Других - итожим, а сами - врём.
Уходят силы, гниют слова.
Молчат Курилы, гудёт Москва.
Никто не знает: куда и как?
Добро - зияет, сияет - мрак.
Печаль и радость - не первый год.
Вот так-то, братец, - родной народ!
Бережно относясь к Великому и Могучему, он этого требовал и от нас. И высшей похвалой писателя-наставника молодому литератору было: «У него абсолютное чувство языка». Или: «Вы тонко чувствуете Слово». О языке и стиле Евгения Дмитриевича можно написать целое исследование. И есть попытки. Например, статья доктора филологических наук из Брянска Юрия Иванова – «Как сложить пословицу» (альманах «Сихотэ-Олимп», 2003 год) и статья кандидата филологических наук Валентины Катеринич из Хабаровска – «Дальневосточный русский с брянским акцентом» («Сихотэ-Алинь», 2005 год). К сожалению, у приморских ученых-литературоведов до творчества Евгения Лебкова, мягко говоря, руки не дошли, если не предположить иное.
Назвав творчество Евгения Лебкова оригинальным, Валентина Катеринич говорит: «Это сплав народной речи крестьян Брянской губернии с русским литературным языком плюс жизненные реалии Дальней России». Действительно, почти в каждом стихотворении Евгения Дмитриевича можно встретить два-три особенных слова, присущих брянской народной речи (просторечия, диалектизмы), а то и вовсе им придуманные (неологизмы), но как они уместны, как естественно вплетаются в тексты! Необычность словаря Лебкова как поэта и прозаика отмечал и Юрий Иванов, хотя иногда и критиковал за излишнюю, на его взгляд, надуманность и даже корявость. А как пересыпана пословицами и поговорками проза писателя! И спасибо ему, что он возвращает нас к живой русской речи!
Своим критикам Евгений Дмитриевич отвечал: «Если я и употребляю «неологизмы», то все они в стиле Великого и Могучего, и употребляю их не потому, что хочу козырнуть, а потому что я оттуда, откуда пошла вся русская живая речь, откуда вышли все Великие письменники - русские да и хохлы (Гоголь)…» Не могу удержаться от примеров. Где, как не у Лебкова, вы найдете «И Брянщину беда очернобылила», «Да, мы, сучанцы, не спешим овладивосточиться», «Планета чертями брюхата», «И брякнусь в горячий песок», подростки-недовески, вьет-дырявит, цветоветочка, зубоскалинки, непредвидно, лицо чугунелое и т. д. И птички у него пинькают и цвиркают, и осень – золотаюшка, а квартира – так просто выдолб-вытес… А я, его землячка, - сучанка-брянка. Все в точку, по уму и образно.
Несколько слов о лебковской прозе. «Каких только историй, картин и картинок не подкидывает нам жить! ...Да разве может конкурировать то, что выдумано, с тем, что было, есть и будет!» - считал писатель. А потому его рассказы и эссе, не говоря уже о публицистических заметках, - это сама жизнь. Читаешь и думаешь: вот как из простого, незатейливого факта он мог сотворить художественную вещь? Как за малым мог увидеть большое, масштабное? Наверное, это и есть мера таланта писателя – подняться от обыденной жизни, от описания и констатации факта до обобщения. Нет, не каждому дано!
В последние годы, особенно в Приморье, Евгений Дмитриевич к прозе обращался часто. Не имея материальной возможности издавать книг (в течение четырнадцати лет!), он продолжал писать, печатался в периодических изданиях. Таких публикаций у него набирается почти четыре сотни. Но с помощью друзей ему все же удалось выпустить в свет еще три книги – «А что же мне делать в России» (2001 год, стихи), «Несуета» (2002 год, рассказы и эссе) и «Откровения отшельника» (2004 год, стихи и проза). С их страниц смотрит и говорит с нами все тот же по яркости и глубине таланта, широте души, жизнелюбию и искренности Евгений Лебков, но и другой одновременно. И возраст, и переезд на новое место, и иная эпоха на дворе (перестройка!) не могли не сказаться на творчестве. Как и миллионы россиян, он надеялся на лучшие перемены в России, но и как миллионы, в результатах перестройки разочаровался. «Рыночную» экономику и «рыночную» идеологию рвачества и потребительства он, истинно русский интеллигент, не принял. В последние годы жизни многое переоценил и переосмыслил. Это был жесткий самосуд и поиски новых нравственных ориентиров, шла большая работа ума и души. Все есть в его произведениях последних приморских лет: и боль, и радость, и печаль, и разочарование, и обращение к Богу, но нет одного – безнадеги. Есть большая сыновья любовь к России, вера в ее возрождение и лучшие дни. Знать, затем и забрался Евгений Лебков в глубинку, которую всегда считал началом начал, источником культуры и нравственности, «чтобы увидеть все не издалека». В произведениях писателя – сама жизнь, описанная эмоционально, живым, образным, истинно русским языком. И ответы на вопросы, которые он так мучительно искал. «Я из того поколения русских людей, которому выпало на роду: и счастье, и горе, и смех, и слезы, и разочарование во многом, но только не в России», - писал Евгений Дмитриевич о себе.
Годы брали свое, здоровье писателя сильно пошатнулось. Все реже и реже приезжал он на заседания «Родника». Но, если мы собирались у меня дома, включали телефон на громкую связь и, разговаривая с Евгением Дмитриевичем, чувствовали, будто он рядом, наш умный и добрый друг и наставник. В 2004 году он расстался с женой: уехала в Орел, общий переезд не состоялся. Предполагаю – отпустил, не хотел стать обузой, и это – мужской поступок. Друзья навещали его и поддерживали, как могли. В 2004 году, в декабре, по-моему, дней за десять до его поселения в доме-интернате, я в последний раз виделась с ним, навестив в городской больнице. Был он в здравом уме и при ясной памяти, расспрашивал о жизни, работе, творческих делах, даже шутил. Его тогда госпитализировали в травматологическое отделение с переломом шейки бедра. В палате восемь человек, и, как мне показалось, все с переломанными ногами. «Как жаль, что у вас ходячих нет! Хоть бы подал кому-то что-нибудь!» Евгений Дмитриевич так искренне засмеялся: «Да есть один. Только он нам ничего не подаст. Да вот он – любуйся!» И в палату вошел парень с обеими загипсованными руками. Все дружно засмеялись. И мне Евгений Дмитриевич показался по-прежнему сильным и несломленным. Таким и остался в памяти.
В Партизанске Евгения Дмитриевича, своего почетного гражданина, чтут, помнят, многое делают для сохранения и пропаганды его творческого наследия. Особенно ценен вклад работников центральной библиотечной системы города в это благородное дело. А ежегодные Лебковские чтения – это настоящие литературные праздники, смотр краевых творческих сил. Ждут своего часа стихи и проза, которых накопилось в писательском столе, как он сам отмечал, еще на пятьдесят печатных листов. Хранители этого архива (в Находке) не должны держать такое богатство втуне. Думается, писатель российского масштаба, каким был и остается Евгений Дмитриевич Лебков, еще откроется читателям своей новой, неизвестной стороной. И это была бы добрая о нем память - о Писателе, Учителе, Наставнике и Друге, которого всем нам так сегодня не хватает!
Александра ПОЗДНЯКОВА