Из нынешней своей зрелости смотрю в свое детство – и вижу себя одиноко выходящим на тропинку из зарослей чертополоха. А на груди у меня – нечаянно прицепившийся красный цветок татарника. Не оторвал от рубашки этот цветок, не выбросил, а посчитал его похожим на медаль, принял за награду – и оценила это всемогущая стихия, признала родство. Потому этот цветок татарника – и есть награда за будущее стихотворение, о котором я, худенький мальчик, только еще мечтаю. Мечтаю – услышав и полюбив созвучие звуков и запахов природы. Не стихотворение ли мое вокруг меня, в моем детстве, пока еще бессловесно шелестит на теплом ветру чертополохом, пижмой, тысячелистниками, которыми стали мои древние предки?..
Я из детства иду к себе нынешнему, способному написать стихотворение, научившемуся стихосложению у Пушкина, Тютчева, Фета, Лермонтова.
Иду к себе, вышедший из густых зарослей чертополоха. Со стороны востока пахнет Востоком, Азией, табунами предков. Восход величественно пахнет степными цветами. Со стороны запада пахнет Западом, Германией, войной, в которой погиб мой дед. Мое детство было без деда. Закат горько пахнет полынью. И я рифмую в будущем стихотворении Восток и Запад, тогда еще не умея правильно рифмовать.
До сих пор, наверное, не умею «правильно» рифмовать. Ищу созвучие грома и листопада, заката и ливня, утреннего шелеста травы в июле и грядущей февральской метели.
Создаю стихотворение – как только мое место в мире. В стихотворении я нахожусь вблизи Бога; в мысли Бога нахожусь в стихотворении. В стихотворении я оказываюсь в своем самом раннем детстве, где за меня и мыслит, и чувствует Бог.
В стихотворении за меня мыслит и чувствует Бог – потому, познав это однажды, я захочу вновь и вновь возвращаться в эту реальность, то есть – в создаваемое мной стихотворение.
Иной раз отдалюсь от стихотворения, захочу сам мыслить и чувствовать за Бога – сочинять его мысли, разгадывать смысл его ураганов и революций. Но взглянув на звезды, пойму лишь то, что ничего не знаю сам, что заблужусь в бесконечности Бога, если вдруг самовольно покину определенное им для меня мое стихотворение, если вместо колючего цветка татарника захочу прицепить на грудь небесную звезду.
И снова вернусь в свое стихотворение, ограниченное размером, где вновь за меня будет мыслить, чувствовать и устраивать мироздание всемогуще божественная стихия. Это будет выглядеть как мое вдохновение.
И за свои мысли и чувства во мне, за мою беззаветную детскую доверчивость к ее мыслям и страстям стихия, ненароком, заблаговременно, наградит меня ярким цветком татарника, растущего на моей родине...