По давнему пророчеству покинув
Родное царство, пережив войну,
Напасти высших, у любви в плену
Не раз теряя память, преминув
Богатством и покоем, Одиссей
Был воскрешен уже без божества:
Шуршащая Гомерова листва
Сильнее Тартара и тьмы Аида всей.
Мал остров. Каменист. Вторя волне
Шушукается с ветром меж утесов.
Пернатая братва взмывает косо.
И что внутри – мешается с вовне.
Знакомец наш с всклокоченной брадой
Цепляет бег эфира простодушно.
Чуть в сторону от берега – и душно.
Бездвижный, полоумный и седой
Взирает тусклым взглядом поневоле.
Очередной пейзаж его мутит.
Но как приходит с пищей аппетит,
Так жажда путешествия с раздольем.
Ну вот, как и тогда: идет царица.
Покаты бедра, сочен бюст, мила.
Муж озирается, не находя весла,
Чтобы отчалив, за морями скрыться.
Царица подступает, вздернув бровь.
Мол, что это расселся за мужчина?
И если есть ему здесь быть причина –
То это, без сомнения, любовь.
Так Сцилла и Харибда не случайно,
Теснящие свободных моряков,
В основе женской – по родству оков:
Чем глубже, тем пленительнее тайна.
Ни корабля, как сказано, ни весел…
Конфуз, тупик, засада, коза ностро –
Пути отрезаны, поскольку это остров.
Гомер, спасибо!.. Уж одежду сбросил
Наш Одиссей, чтобы нырнуть в волну,
Но глянул… И остался во плену.