За стенкой тихо звякает посуда.
Глаза ладони тёплые накрыли,
Нагрели розовые ленточки сосудов
Изнанки век. Сны чередой уплыли,
Как тоненький ледок весенний, ломкий.
Ероша пух волос, привычна и легка,
Рука оранжевая теребит соломку
Ресниц, снимая сон, как пенку с молока.
А на до мною чёрною тарелкой
Весь день грозой висит «громкооратель».
А рядом, только шаг к огромной грелке –
Печь белая стоит – тепла податель.
Её лижу (пока никто не знает),
Кусочки мела мне вкусней конфетки.
Лишь оспины коричнево зияют,
И мел ложится кружевной салфеткой.
Сначала на живот и под себя колени,
В подушку лоб, а рук противовес
Упором от груди, от спячки - лени,
И вот уже стою, удерживая вес.
Наплыв вчерашнего: я два шага от печки
Хромала уточкой, раскачивая таз,
К родным коленям, колотя сердечком -
Земли канатоходец - в первый раз.
Пустая комната обшарена лучами,
Что в переплёт врываются оконца,
К нам каждый вечер (регулярно к чаю)
Жильцом-соседом забредает солнце.
Я вижу: алым парусом стена
Монастыря, с неясным смыслом слова
«Донской», плывёт. Я в комнате одна
И постигаю ужаса основы.
Я Катю, с нарисованным лицом,
В парадно-синем, в белых кляксах платье –
Родную душу – в рук схвачу кольцо,
Срываясь в рёв и требуя объятий.
Сочатся поры страха едким потом –
Я брошена. Проплаканы глаза.
Штанишки намокают тёплым соком
Младенчества, таким же, как слеза…