The Ghost of St. Valentine s day

               

Уснули все. Песок глаза застлал.
Спят на полу, на полусгнивших стульях,
везде, где сон их в эту ночь застал.

Когда б из них лопух не прорастал,
К чему нам говорить об этих судьбах?

...

Софит луны для старого актёра.
Я выхожу на сцену, где давно
случился мой спектакль. Надо мной
горит Сатурн, как хитрый знак позора.
Но я смеюсь ему, покуда мне дано
всё то, чем я владею: подо мной
мой Глобус, мой театр, моя опора.

Я выхожу. Все спят мертвецким сном,
прекрасным, ни дыхания, ни пульса:
какая тонкая игра - венец искусства,
вся декорация - прогнивший Эльсинор,
каким он был всегда.
                Но в зале пусто
                (как никогда):
ловца пустая сеть,
карман дырявый, мрак в просторных нишах,
слепой игры здесь демон жил всевышний...

Какое мастерство - прожить посметь
чужую жизнь, играть покуда слышен
твой тихий вздох толпы ревущей средь!
Спектакль кончился, пора уже прозреть.
На сцене Бога нет, но нет и выше.

Лишь тянется последний акт, как смерть,
а это просто Фортинбрас не вышел -
                Я выхожу!

Хорошая игра.
Трагическая роль, плохая мина.
Как под ребро, укол из-за угла,
кинжала заржавевшая игла...

Я выхожу - на то пришла пора,
Как в утро Дня Святого Валентина.

...

Теперь не так. Совсем не так. Все спят.
Во прахе, предо мною, полукругом.
Я поднимаю жезл. Резким стуком
я начинаю двигать время вспять:
Один.
   Два.
       Три.
          Четыре (шорох).
                Пять.
Все просыпаются и смотрят. В горле сухо.

Так сухо в горле. Хочется воды,
вина, любой, какой угодно, влаги:
ни слова не сказать от хрипоты,
но натюрморт безжизненней бумаги.

Тот сочный виноград давно истлел,
давно все высохли искрящие напитки,
и пыль на всём теперь лежит, как мел.
Но чёрным силуэтом спавших тел
просвечивают каменные плиты.

Хрипят,
      шипят,
            хватают меч,
                мыча -
бросаются!
Шесть.
     Семь(застыли).
                Восемь.
                Девять
(молчание, падение меча
на каменную кладку пола).
                Десять.

Приветствую восставших ото сна:
се предо мной  Великая Триада
(минует прошлое, сей переход озна-
менует новый век
               и новый блеск театра) -

вы предо мной, как перед Богом тут,
как пред крестом распявшие. Прошу вас,
не кайтесь, не молитесь - меньше шума.
Так жид один, читающий Талмуд,
мне говорил: когда тебя толкнут,
спокойно извинись, слегка прищурясь.

Так я смотрю.
             Узнали пришлеца?
Я тот,  кто смог построить эти стены,
сын Рёрика,
          король,
               я - тень отца,
тень короля.
            Но вы ль теперь не тени?

Я - тень отца, но этим я сильней
и сна, и смерти, вашего раздора
Я призрак призраков!
                [вся сцена при луне]
Сам во плоти, узнали ли во мне
того, кто и затеял эту ссору?
За круг седьмой я выбрался вовне!

Вот, что бывает (в жизни, иль во сне),
когда не выносить из дома сору.

Уплачено. Довольно. Я восстал.
Потешился. Великая забава,
смотреть  на то, как верный твой вассал 
идет один на смерть, подняв забрало;

или как сын твой, кровь твоя и плоть,
твоя рука, её упор и крепость,
земли отцов единственный оплот,
отцом оставлен, сам разрушит крепость.

Какое счастье, видеть, как страна
твоя гниёт, не этим ли упиться?
Какая радость, видеть, как жена,
положена тобой в постель к убийце.
И над отечеством бессмысленно клубится
большой пожар, и церковь сожжена.

Теперь довольно. Будьте спасены.
Урок окончен. Снова я возникну,
как ваш спаситель. Будут снесены
все стены прежние. Я новые воздвигну.

...

Не пей, Гертруда, ни вина, ни йода,
не бейся лбом, не запирай дверей.
Пусть жизнь проходит ладно, трудно, твёрдо.
И будет долгой, глупой, умной, гордой
А в общем-то, Гертруда, как угодно -
до старости, а там уже хирей.

Не думай, Гамлет: было и пропало.
Офелии реки не переплыть.
Бери друзей и рыжего с подпалом
охотничьего пса, ружьё с запалом.
А впрочем, Гамлет, делай как попало -
до старости, а там уже "не быть".

И ты, мой Клавдий, стоят ли дерьма
все наши разногласия, покуда
(я, как и ты, последняя паскуда)
Весь мир тюрьма.
                И Дания тюрьма.