У меня тяжесть во лбу.
Я чувствую прикосновение его губ.
Земля кончилась. Ветер теперь не замечает меня, но холодно.
Слышу только замкнутость и как ушная раковина хочет походить на ракушку, чтоб помнить лишь звуки моря. Моря, где слово меня целует. Я откликаюсь, но это послышалось. Снова и снова никто не зовет меня по имени.
Зато слез сколько было, а теперь кончились. Зато сколько смеха было, а теперь не могу снять улыбку с лица. Но грустно. И говорить не с кем, только шорохи отвечают проклятиями. Ненавидят скорбящих и ноющих. Отвечают лишь грубыми отгласами. Ненавидишь себя за слабости,
Хочешь ногу тогда деревянную,
А сердце тогда железное
И волю такую могучую,
Чтоб светом рубила рубиновым,
Чтоб криком визжала замеченным.
И волю такую могучую.
Ах, дайте мне силу великую.
Прощение дайте, спокойствие.
Застукали вы за совестью,
Как я ненавижу бренное,
Как мне тяжело и шатающе
Дается шажок по лестнице.
Как стыдно мне от прекрасного
И от такого близкого,
От этого удовольствия,
От этого счастья длинного.
И стало мне горько и пагубно.
И кинуться хочется с выстрелом.
Зачем проклинать хорошее?
Зачем стыдиться прекрасного?
Зачем приучаешь ты плакаться
И приучаешь к сложному?
Зачем оставляешь страшное
И убираешь ложное?
Так хорошо было в красочном,
Светлом и жизнерадостном,
Как тяжело же в адовом,
В красном и застывающем.