Есть птица, претендующая на то,
Чтоб называться длинным именем, как Птица Птиц.
Она садится невзначай в одно кудрявое гнездо,
И под гнездом родится масса интересных лиц.
Это лица молодого господина,
Шагающего невпопад и неуместно квёло.
Под птицей его взгляды как труба с сурдиной,
Как вздрогнувшая плоть от неуклюжего укола,
Теряются на миг, потом бильярдными шарами,
Взвизгивая, раскатываются, устраивают камнепад,
Возвращаются обратно неприступными горами,
И господин уже шагает словно слон, впопад.
Раздвигает грузным телом желеобразные массивы
Странных разностей, ползущие густым потоком,
Выговаривает важности подчёркнуты курсивом,
Проникновенно, как лимоны, истекающие соком.
Птица носом выделяет их в толпе -
Отважных отщепенцев, сгустки жирной сути,
Неотвратимо, как Бермуды, манящие к себе,
Но исчезающие утром, всё случайно взбаламутив.
И, если птица спит, то господин тайком
Тихонечко кутит. Он достаёт из сумки
Настойку на клопах, попахивающую коньяком,
И превращается во что-нибудь забавное на сутки.
А если господин, споткнувшись, падает щекой
В приветливую лужу в разноцветных пятнах,
То птица почему-то вдруг становится такой,
Что как теперь любить её ужасно непонятно.
Кривошеяя действительность всё время норовит
Куда-нибудь исчезнуть из-под их могучих ножек,
Но где-то и для них звезда пленительно горит,
И, как похмелье, зло и неуёмно гложет.
И так, вдвоём, они пройдут кривой дорогой горемычных,
Свернув за угол у помойки к голубому дому,
Где благодетельствую я, среди головок спичных
Неугомонно культивирующая истому,
Наливающая чай и сэрам, и гнусавым птицам,
И прочим формам жизни, обездолено-прокисшим,
Прелюбопытнейше-сырые и растерянные лица
Расправляющим пергаментом в предчувствии повисшем...
Предчувствуйте, товарищи! Нам много предстоит
Гундосых дней, бессилия и манной каши
Пред тем как наш распухший от довольства габарит
Повылезет из закромов и всем покажет.
Когда-нибудь закончатся запасы коньяка,
И мы, смирившись, вырастем до потолка.