Вихри тумана окружили сонливый город своими худосочными телами. Дым из тысячи труб домов эпохи королевы Виктории, похожий на руки склонной к суициду анарексички, тянулся высоко к затянутому смогом небу цвета кислого коровьего молока. Люди, а их на улице в этот ранний час было немного, шли с высоко понурыми головами скрываясь от легкого моросящего дождя под кожаными стенами огромных зонтов. Старик в светлых одеждах закинул голову ввысь и зачем-то рукой мягко коснулся телескопа. Каждое утро он распахивал окна своей спальни, пуская ветер прогуляться по книжным полкам, забитыми всякой всячиной и садился за чашечкой кофе на балкон, задумчиво подперев голову сухими пальцами.
Рамон даже и не думал выводить свою огненную колесницу на всеобщее обозрение. Сгорбившись, он увлеченно следил за тем как Марена напряженно просчитывает ходы на изящной шахматной доске из слоновой кости, предсмертном подарке одного индийского Ламы. Ну как подарке... Рыжеволосые жеребцы, запряженные в Светило, выметали из под копыт бриллиантовые искры и нетерпеливо переминались с места на место, ожидая наконец свободы.
Глоток кофе, будто маленькая ядерная бомба, скомканная до размеров простого фарфорового сервиза, мгновенно дала знать о себе, взорвавшись в животе пожилого человека. Напиток пронесся по жилам и поступил в сердце, заставляя последнее биться в припадке такихардии.
Время текло, будто песок в часах и улица внизу начала походить на единый поток черной смолы. Непрерывное течение из зонтов, непременно черных и таких-же, скованных в доспехи смокингов людей уносилось ближе к деловым центрам продрогшего в дождях сурового Лондона, туманного Альбиона маленькой страны. На Флит-Стрит образовалась маленькая толпа, заинтересованная происшествием. На асфальте лицом вниз лежал седой официант из небольшого кафе на углу. Старик навел телескоп, чтоб лучше рассмотреть картину. Рука инстинктивно стала шарить под креслом, где обычно лежали краски и кисточка, завернутые в бумажный пакетик из магазина в фасаде дома, но ее там не оказалось. Разочарованно он поплелся в гостинную, где поставил чашку с недопитым кофе на маленький столик и открыл дверцу доставшегося от деда шкафа своеобразной готики, чтоб вынырнуть, сжимая выдохшиеся масляные краски в разноцветных тюбиках.
Дождь на улице не унимался и буквально хлестал людей, как из гидрорезки по спинам, головам, встречая надежную преграду в виде римской черепахи из щитов-зонтов, что не позволяла людям промокнуть. А может лучше бы промокли? Не всегда же себя живым можно почувствовать..
Вышедши на балкон, благо тот был защищен от дождевых взвизгов, старик еще раз прильнул к телескопу, но мужчину на асфальте уже скрыли собой сотни черных стен и нанес словно колотую рану на мольберт пару мазков, отделяя улицу от людей широкой ширмой.
Он не умел рисовать. Он мог видеть. И за всеми этими законсервированными людьми он наблюдал солнце в клетке и тех, кто не способен видеть надежно спрятанные от посторонних живительные капли огненной воды