Я знавал одного поэта, когда он не был знаменит.
Всегда рисковал и грезил, мол, Боже его сохранит,
Всегда играл в салки с песней вихрей святых турбин,
Смеясь, что смена профессий ускорит приход седин.
«Если служить, то слову. Нет нужды в попечении лиц,
Слепо бегущих за новым законом Великих десниц
О том, что рабочая сила ценится выше любви
И света Психеи, гонимой так рьяно теперь изнутри.
Если и жить, то помня об истинных ценностях дней,
Не смея себе позволить опуститься до лживых теней,
Ищущих, чем поживиться в душах камрадов своих,
Где крови удачно напиться получится там, впереди». –
Так говорил он под гомон клевещущих языков
С улыбкой белесой вороны, меня зазывая под кров
Чарующей звездной ночи, матери теплых надежд,
Ласкающей сверхурочно головы малых невежд.
Блеск его глаз отражался в сумрачных водах тьмы,
Сквозь тихий омут страха плавно и мягко входил
В кладезь моих мечтаний, вновь задышавших там,
Открытых признаниям, брани. Мой воскресив запал,
Он радостно ухмыльнулся и, долгой беседой гоним,
Сказал, что пора проснуться. Когда я остался один,
Его монологи о чувствах в сердце звучали эхом,
И я ощутил то счастье, что был рожден человеком.
Keihne.
18.12.14