Я нынче стих в зародыше убил – о том, как женщины шли сквозь туман на запах весны, весны. Но не было весны. А были сны: то каски, то папахи, и снег, и все под снегом прощены. Глаза сияли в отблесках луны, смотрели из проталин в мир без страха. Их долог путь от выдоха до праха. Их вечен путь из дикой той войны. А в белых перемёрзших кулаках подснежники цвели, светлее света. И бывшая зима пропахла летом в тех холмиках из касок и папах. Я знаю: это – правда, так и есть. Но позвоночник мой хрустит от правды. И правде этой все вокруг не рады. И негде мне прилечь или присесть. Отплачут те, кому пришёл черёд, оплачут тех, кого слеза согреет. Но в людях снова будущее зреет. И людям снова хочется вперёд. Я стих убил – о смерти впопыхах. Я стих убил о горе и убийствах. Поджёг – и зрел, как прежде зревший страх сгорает вместе с ложью и витийством. Но написать о радости не смог. Она придёт за дальним, за порогом. Идите к ней. Идти не так уж много. Вам, но не мне. Неодолим порог.
© Вит. Чел 27.02.2015