Вьется пыль да ковыль, вьется ветер шальной
Среди трав васильков, зверобоя-травы,
Что-то сердце болит, и от тяжести той,
Не поднять атаману седой головы.
Мы летели до дому с добычей лихой;
Атаман гнал усталых коней вороных
И глядел в горизонт с неуемной тоской,
С горькой думой в душе о тех днях прожитых,
О загубленных в битвах любимых друзьях,
О забытой в походах дивчине своей,
О заброшенных старых пустых куренях,
И оставшейся части не прожитых дней…
Наконец впереди показалось село.
Он сказал гармонисту: «Давай-ка раза!»
Он сказал так, а сердце слезой обожгло,
Что упала на грудь и в души образа.
Он ударил коня вороного кнутом,
Тот помчался стрелой, рассекая дурман,
И они растворились, как будто фантом,
Лишь резвился над степью гармошки обман.