Валентинка

 
места нет, которое б не видело. Тебя.
from Archaischer Torso Apollos, by Rainer Maria Rilke

Нет ничего благодарнее вещи даже за маленький взгляд,
целый каскад из метафор для речи вещи даруют, парят
в каждом предмете - глазёнки и свечи, контуры дум, звездопад:
как же им тесно в слепом объекте,- если не заговорят!
Кукла и ангел - останки от бога.
Торс Аполлона - ты видишь людей -
тех, кто из вещи восстал безголово?
По миру бродит бессмертная - тень
Слова Любви!
Не Его ль то работа:
торсом явившийся к Рильке Роден?
Жест и огонь! --
поводырь - полиглоту
всех откровений - из ямочек - тел.
Рильке истерзанный, Рильке безмерный! -
вещного мира - счастливый дом, -
там - средь совсем неземных елисейских
в пламени белых колонн.
Мне-то здесь сам в себе кантовский снится
век - в меркантильной обёрточке - фраз,
Торс- Аполлон - для гламура, в витрине -
ангел без крыл, и без век, и без глаз.
В груде останков - псалтырик для вещи,
для дезертира с амуровых войн,
Рильке достанет, читает - при свечке:
куклы встают и идут - на огонь.

Любовь

В конечном счете любовь становится маленьким сутуловатым сквериком с пучками отцветшей травы, пробивающейся сквозь пятнистую шкуру булыжника; мимикрией дёрна, древесной коры, медным жабенком-амурчиком с отбитой ручкой и ножкой рядом с сифилитическим носиком мраморной девы;
шкурой пятнистого медицинского змея, прильнувшего жадным и жирным телом к ржавому пересохшему горлу не функционирующей боле розы фонтана; валяющимся с краю растрескавшимся одиноким ботинком с выпавшим из давно сгнившего корсета шнурков - языком, кучей стаканчиков, набивших на четвертину свой пластмассовый рот серой щебенкой в уксусе коричневатых дождей.
.
И только в одном, самом, самом лучшем сценарии, она становится двумя стариками, сидящими, обязательно, на каменной или бетонной скамейке, с раннего утра и до самого колокольного звона,читающих письмена птичьих когтей и помета, и ничего боле не помнящих друг о друге.
В конечном счете любовь становится именно теми - двумя, с их всеми восемью лапами, укутанными одной шерстяной кофтой с висящей на черной нитке пуговицей из ореха с подслеповатым желтым глазком черепахи по центру, с одними перламутрово- роговыми очками на пару пар из ослепших глаз.
Именно оттуда, из этой пары, щелкнув, и вылетит птичка-стрелка и устремится на зреющий, вновь наливающийся смыслом, - давно всеми забытый, могущественный Горизонт. И мир наш снова наполнится звоном от того, пронзенного ею на самом краю горизонта, окаменевшего Древа - на самом, чьём-то, пока еще не нашем, не их, языке...И все начнется сначала.