(А. Л.)
В дверь ко мне постучала чужая любовь,
Попросила напиться с дороги.
От скитания долгого стертые в кровь,
Еле слушались путницу ноги,
Ветхий плащ был нещадно измочен дождём,
Голос ветром холодным простужен.
И чужую любовь пригласил я в свой дом,
Разделив на двоих с ней свой ужин,
Успокоил ей раны водой ключевой,
А когда за окном ночь настала,
Я в постель положил ее рядом с собой,
И обнял, чтоб теплее ей стало.
Сон мятежный её долог был и глубок.
То беспечно она улыбалась,
То сжималась в беспомощный жалкий клубок,
То в слезах по подушке металась.
В забытьи беспокойном, как будто в бреду,
Чьё-то имя она повторяла,
И шептала кому-то: «Я скоро приду!» -
И дождаться ее умоляла.
Много дней и ночей у нее был озноб
И с постели она не вставала.
Я ладонью своей вытирал ее лоб,
Кутал тело ее в одеяло.
К чаю – всё, что врачи от простуды велят:
Мёд, малина, душистая мята.
А она, просыпаясь, лишь прятала взгляд,
Будто в чем-то была виновата.
Исполнял я покорно капризы ее,
Не переча и не возражая.
Я вдруг понял, что жить не могу без нее,
Позабыв, что она мне чужая.
Всё, что есть у меня, было ей отдано,
Чтобы только мне с ней не проститься,
А она лишь смотрела тоскливо в окно,
Как неволей плененная птица.
Засыпала, ко мне повернувшись спиной,
От моих прикасаний дрожала,
А во сне так же бредила, грезя не мной,
И к кому-то навстречу бежала.
Кто я был для нее? Ни приятель, ни друг,
Нелюбимый, нежданный, немилый.
Я из гостьи своей сделал пленницу вдруг,
Ту, что рядом удерживал силой.
И тогда я решился ее отпустить,
Как бы ни было тяжко расстаться.
Ведь чужая любовь может лишь погостить
И не в силах навеки остаться.