Ты будешь жить

               
Саша, Сашенька, Шурик...
Я так ждала тебя в далёком одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом!
Память непостижимо избирательна… Пытаюсь вспомнить хотя бы единственный свой день рождения из счастливого радужного детства. Напрасно пытаюсь... И пятилетнего юбилея своего не помню. Но день, отделяющий его промежутком в девять магических дней, помню до мельчайших  подробностей. Твой День рождения, братишка! День рождения Юры! Да прости меня, в царствие мертвых пребывающий раб Божий Александр! Юру ждала. Всеми фибрами своего любящего детского сердца ждала Юру.
 
День двадцать первого апреля выдался необыкновенно тёплым и солнечным даже для Казахстана.
Помню первый, скользнувший по щеке луч. И безмерное удивление от неожиданного появления любимой тёти:
 – Просыпайся, Иринка! Пора братика выбирать!
Казавшийся в то время огромным и невероятно красивым, керамический Кот-копилка под радостные крики безжалостно опрокинулся на пол. Быстрыми движениями, боясь опоздать, я выбирала из груды осколков монетки, которые в течение так медленно тянувшихся месяцев опускала в прорезь между ушками Кота. И никто не видел, как часто я пыталась заглянуть в эту таинственную щель, предвкушая момент наполнения копилки. И никто не знал, как переживала я, маленькая девочка, хватит ли количества заветных монеток на самого лучшего братика на свете!

Помню бесконечно долгое ожидание под окнами родильного дома. И как яркий цветной фотокадр навечно отпечатался в памяти момент счастливого «выбора»! И неважно, что был невелик. Всего двух младенцев держала в руках тепло улыбающаяся мне «тётенька в белом халате». В правой – маленький свёрток с крошечным чернявым личиком. В левой – свёрток побольше с красивым светлым личиком и круглыми румяными щёчками. Не думаю, что тогда я знала, что значит слева. Но вижу этот чёткий цветной кадр уже сорок шестой год...
Мой Юра был слева! И это был мой долгожданный братик, которого я выбрала сама!
Я так долго свято в это верила...
И долго спорила с папой, твёрдо решившим, что мой братик будет Сашей.
Но он уже был моим, самым лучшим в мире, и так ли важно было в тот момент его имя?

Саша, Сашенька, Шурик...
Нас связывало нечто большее, чем родители, одна группа крови и одна на двоих комната...
День твоей смерти, как и день твоего рождения, помню до мельчайших подробностей.
Он был хмурым, сумрачным и непривычно холодным для крымской весны. Навязчиво невыносимая, совершенно несвойственная мне головная боль проснулась вместе со мной. Тебя уже не было, братишка. Но разве можно было предположить подобное горе? Чувство потерянности, необъяснимой тревоги... В этот день я поминала нашего с тобой отца. Первые полгода после его мучительного ухода. Поминала мысленно, потому что не знала, когда поминать. Папа ушёл тридцатого августа. В феврале страшного две тысячи шестого было лишь двадцать восемь дней. Я думала о нём, вспоминала маму, тебя и нашу невосполнимую утрату...
Телефонный звонок раздался ближе к вечеру. Всё, что происходило дальше, страшно доверять бумаге, несмотря на огромное желание выплеснуть наконец-то из себя остатки застывшей боли. А впрочем, разве можно описать словами всё, что происходило дальше?

Срочный выезд, две тысячи километров пути, разрывающая сознание встреча с убитой горем мамой и мучительное ожидание страшного груза из Санкт-Петербурга.
Жестокая насмешка судьбы! Ты уснул и не проснулся в кабине собственного грузового автомобиля, о котором так долго мечтал... Уснул навсегда в своём последнем личном рейсе, стоя в очереди на погрузку в Ленинградском порту, в городе моей мечты, среди ослепительно белого снега, о котором так часто мечтаю...
Несчастный случай. Отравление угарным газом. Не потому ли так странно и невыносимо болела моя голова?

Я не знаю, зачем пишу тебе своим воспалённым сознанием? Допускает ли это должное христианское смирение? А Великий Пост, требующий смирения особого?
Сегодня я не была в храме. Я почти не знаю молитв, но как могла горячо просила о твоём упокоении, а произнося «Символ Веры», всем сердцем верила в его заключительную строку: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века».

Сегодня я не была в храме, но поминальная свеча горит в моём сердце уже девять лет.
И ровно девять лет я слышу ранее не записанные строки, которые хочу сейчас отпустить, не отпуская свою Любовь и Светлую память о тебе, раб Божий Александр.
Покойся с миром!

Ты будешь жить в моём озябшем сердце! Пока жива, ты в мыслях будешь жить!
Нелепо слишком отыскалось средство тебе моложе с каждым годом быть, мой младший брат, любимый и желанный... Какой непоправимый поворот!
В расцвете лет к Земле обетованной судьба тебе назначила исход...
Саднит душа, выводят нервы скерцо, и хочется отчаянно завыть:
 – Ты будешь жить в моём озябшем сердце! Пока жива, ты в мыслях будешь жить!               
               
                2 марта 2015 года