Жизнь-как она есть-3

         Эпиграф.
"Пьянство-тяжкая очень работа:
Камни,кочки,тупик-нет дороги.
Водки очень с похмелья охота.
Красен лик,спотыкаются ноги."
                Автор.
                "НА КРУГИ СВОЯ..."
               
    Милицейский «бобик» с небольшой скоростью тащился по главному проспекту микрорайона «Первомайский». Фонари на столбах ровным строем, как солдаты, сменяли друг друга. Петька пристально уставился в переднее окошко на зеленый огонек все время трещавшей и разговаривающей рации, находившейся возле дежурного офицера. На среднем сидении в салоне машины сидели два сержанта, пристально наблюдавшие по сторонам проспекта. Возле большого центрального гастронома «бобик» остановился. По рации четко передали, что в гастрономе в помещении, отведенному сторожу, какой-то пьяница поднял дебош и грозится разнести все в пух и прах. Дежурный офицер с сержантами направились к гастроному, а водитель остался дежурить и наблюдать за задержанным. Он вышел из кабины и закурил. Петька попросил:
     - Служивый, дай, пожалуйста, закурить, а то уши сильно опухли!
     Водитель вытащил пачку «Казбека», бесстрастно относясь к шутке Петра, и подал папироску в зарешеченное заднее окошко, благо в нем не было стекла. Он протянул свою зажженную папироску, чтобы Петька прикурил.
     Водитель был не очень-то разговорчивым и курил молча, да и Петру было не до разговоров.
     Наконец из темноты аллеи насаженных перед гастрономом тополей показались две фигуры - офицера и какого-то мужчины. Офицер вел его под руку, а тот шатался из стороны в сторону. Следом шел сержант с женщиной средних лет. Она, махая руками, что-то импульсивно объясняла ему, а тот только кивал головой. Второго сержанта почему-то еще не было.
     Мужчину подсадили к Петру, а женщину в середину рядом с сержантом.
     Водитель спросил офицера:
     - Куда девался старший сержант Толубко?
     - Мы его оставили в гастрономе до прибытия директора. Он возьмет с него все необходимые объяснения, а мы отвезем задержанных и сразу поедем за ним.
     Офицер сел рядом с водителем и коротко приказал, оборвав шофера:
     - Поехали!
     - Васек! - Представился нетрезвый сосед по несчастью, протянув руку Петру, чуть не навалившись на него всем своим грузным телом, так как милицейский «бобик» делал стремительный поворот, чтобы выехать на улицу, на которой находился районный вытрезвитель. Петька отодвинул мужчину на противоположное от себя сидение. Этот Витек, как он себя называл, был какой-то взъерошенный, нервный и крепко выпивший «фрукт».
     - Вот смотри мужик, - обратился он к Петьке: - Она за переборкой сидит, стерва, Прохоровна звать, торговала водкой из-под полы, спекулянтка несчастная! Я все видел, и мне тоже потихоньку захотелось выпить, культурно добавить! Подхожу к ней вежливо…
     Здесь Витек сильно закашлялся, после продолжил:
     - Почтеннейшая, не отпустите мне эдак ноль пять, а она в ответ попросила освободить подсобку и говорит, мол, нет у неё никакой водяры в наличии, и быть не может, в общем подала себя, что она честная давалка. Но я-то знаю, что у неё есть она, родимая, так как я видел, как она из-под прилавка при мне продала какому-то стрекозлу пьяному, видать, своему любовнику или родственнику бутылку водки.
     - Не ври, брехун несчастный! - возразила Прохоровна, слушая рассказ мужчины: - Ничего у меня не было. Я, парень, просто сторожу там, а этот субчик на меня наговаривает, да ещё и клок волос у меня выдрал, мурло поганое!
     - Молчать! - крикнул офицер. - Приедем, там и разберёмся, кто прав, а кто виноват!
     - Да вы разберетесь, как же! Ужо знаем вас, хапужников, - ворчала себе под нос Прохоровна.
     - Дак вот, - понизив голос, дыша крутым перегаром на Петьку, молвил Васек: - Я полез с ревизией под прилавок посмотреть, есть там что-нибудь, а она как хлестанет половой тряпкой, да по моему лицу. Ну, я, конечно, и ухватил ее за пышную гриву. Ты же знаешь, мужик, у бабы волос длинный, а ум короткий. Она вырвалась, дуреха, и вместо того, чтобы дать водяры, звякнула в ментуру. Я пока спьяну понял, что к чему, а они - тут как тут. Здесь-то и разыгралась обычная драма с обоюдоострыми обвинениями. У меня в руке обнаружили ее клок волос, а лицо мое было грязное от ее половой тряпки. И вот я сижу пред тобой, как лист пред травой, но и ее, дуреху, загребли. Она, видать, тоже хорошо сосанула водочки! А как тебя зовут, мужик?
     - Меня зовут Петька и, как видишь, еду тоже не по своей воле!
     - Расскажи, милый, а тебя за что сюда в собачник этот вонючий поместили?
     Петька на вопрос Васьки вкратце рассказал, что с ним приключилось, впрочем, все поведать не успел, так как уже приехали.
     «Бобик» подкатил к трехэтажному кирпичному зданию и свернул в большие открытые ворота, выкрашенные в темно-синий цвет с красной полосой посередине и с золотой эмблемой отдела внутренних дел. «УАЗик» остановился во дворе, освещенном тремя прожекторами. Офицер быстро открыл дверцу и выскочил на асфальт, которым был перекрыт весь двор. Приказав сержанту и водителю подождать его, офицер быстро направился к входной двери здания РОВД. Во дворе стояли два «воронка», тоже выкрашенные в темно-синий цвет с красной полосой посередине.
    
    * * *
    
    
     Машины выпуска Горьковского автозавода (сейчас Нижний Новгород) были переоборудованы для спецобслуживания населения, а чтобы было понятнее, это попросту были спецмедвытрезвители для очистки улиц, парков, дворов и скверов города от алкашей и пьяниц. Их еще называли «собачниками», так как хмельных людей отлавливали по городу, как бродячих псов.
     Вместо кузова у машин была приспособлена оббитая железом будка с двумя зарешеченными небольшими оконцами по разным сторонам. В двери с торца было еще оконце с самозахлопывающимся замком, но поменьше двух боковых. В будке могло разместиться, по крайней мере, человек 15-20, а при случае набивали под завязку и до тридцати человек. Зачастую окошки были без стекол, чтобы поступал свежий воздух и чтобы никто из пациентов, не дай Бог, вдруг не задохнулся в переполненной будке.
     Вот такой был импровизированный спецмедвытрезвитель на колесах для доставки пьющего народа в районные вытрезвители.
    
    * * *
    
    
     Петька наблюдал, как из одного «газона» выгружали пьяный народ, в прямом смысле этого слова. Одни молча, пошатываясь, не оказывая никакого сопротивления, с помощью сотрудников милиции выбирались из будки. Другие же дергались, кричали, доказывали сотрудникам, что они здесь по ошибке и совсем не пьяные, а то и просто буянили и сквернословили. Спокойных и тихих препровождали в дверь, в которую ранее вошел младший лейтенант Величко. А буйных, старающихся вырваться из цепких рук сотрудников милиции, подтаскивали к открытому подвальному отверстию и силой заталкивали в него. Там находился лоток, связывающий двор с подвалом, смазанный каким-то техническим жиром. Пьяные катились по лотку с утробным воем перепуганных зверей и попадали в руки работников медвытрезвителя, которые их быстро раздевали до трусов и заталкивали в зарешеченное помещение.
     По мере заполнения помещения людьми оно закрывалось на задвижку и тетя Клава, работающая главным мойщиком в медвытрезвителе, в резиновых сапогах, фартуке и перчатках, из брандспойта поливала холодной водой жутко матерящихся и воющих «пациентов», как здесь шутливо выражались.
     Выбив водой лишние градусы и дурь, замерзших и дрожащих, выдав полотенца, их препровождали к главному врачу медвытрезвителя - здоровенному, как горилла, с густой, рыжей опушкой волос дяденьке. Тот быстро определял, что голый и помытый холодной водой народ здоров, а значит все нормально и славненько: отправлялись они в помещение, где стояли топчаны с уложенными вместо простыней двумя серыми суконными, очень кусачими солдатскими одеялами сомнительной чистоты. Одно подстилалось вместо простыни, другим укрывались.
     Младший лейтенант Величко так внезапно появился около «УАЗика», что водитель и сержант даже не заметили его.
     - Толик! - по-свойски обратился к сержанту младший лейтенант: - Выгружай пьяных из «бобика». Как их сдадим, поедем опять в магазин и заберем твоего напарника - старшего сержанта Толубко.
     Сержант открыл заднюю дверцу «УАЗика».
     - Выходите! - коротко скомандовал он.
     Петька шустро, почти не шатаясь, выскочил из «собачника», в котором находился, и взялся помогать Ваське выбираться из него. Тот что-то ворчал себе под нос, так как уже было задремал после перипетий, произошедших с ним.
     Молчаливый водитель выпихнул с сиденья Прохоровну, было тоже задремавшую. Она снова стала доказывать, что не пьяна, а взяли ее, мол, неправильно и она будет жаловаться на повязавших ее ментов, куда следует. При этом замахала интенсивно руками, как заводная кукла.
     - Если бы не этот хмырь... - показала она пальцем на Ваську. - Сидела бы я в подсобке магазина и караулила его!
     Офицер подошел к ней и вежливо стал уговаривать:
     - Перестаньте, женщина. Неужели вы хотите прокатиться по лотку, опозорить себя, как женщину, опустившуюся ниже плинтуса? Неужели хотите вымазать свое платье в жиру и сидеть в неглиже вместе с пьяными голыми мужиками в моечной клетке, как зверюшка какая-то? Лучше ступайте через вход, как все порядочные люди, а там разберутся, кто прав, а кто виноват. Берите пример с Баранова. Он почти трезвый и спокойный. А ведь у него положение куда сложнее вашего!
     - Пошли дура! - шикнул Васек на Прохоровну и, шатаясь, побрел вслед за сержантом.
     Прохоровна примолкла и поплелась за Васьком. Офицер замыкал забавное шествие, направлявшееся в приемную медвытрезвителя.
     Там за столом сидел человек преклонного возраста в чине капитана. На вид ему смело можно было дать этак лет шестьдесят два - шестьдесят три. Он давно завис в чине капитана. Его сверстники были или давно в отставке, или, на худой конец, подполковники.
     Младший Лейтенант Величко, быстро опередив задержанных и сержанта и отдав честь, начал докладывать по форме.
     - Не официальничай, Миша! Вижу! Доставил гавриков и баба с тобой! Сегодня на моем дежурстве пьяни хоть пруд пруди!
     - Бумаги на этого «орла», - Величко показал на Баранова: - Вот они, а на этих голубков оформляет старший сержант Толубко. Я его оставил в гастрономе «Первомайский». Мы сейчас поедем и заберем его. После продолжим патрулирование на вверенном мне участке, а бумаги привезем утром к сдаче твоей смены, Мефодьич!
     Офицер с сержантом удалились, оставив на попечении работников медвытрезвителя своих подопечных. Прохоровну увели в помещение, предназначенное для женского пола, а Баранова и Второва (такая была фамилия у нового знакомого Петьки Васьки) раздели до трусов, предварительно сделав опись вещей и всего, что находилось у них в карманах.
     По приказанию Мефодьича, как ласково называли старого служаку-капитана, обоих друзей определили в мужское помещение, где один из дежурных милиционеров грубо затолкал их в спальное помещение с топчанами. В нём до появления Петра Баранова уже находилось немало народу, свезённого не только с района, в котором находился вытрезвитель, но и с других. Большинство были просто бесшабашные выпивохи, но с некоторыми работа велась вплотную. Кто-то по пьяному делу нахулиганил, кто-то попал из семейных разборок, а у кого-то всё было намного сложней. Медвытрезвитель являлся отстойником, где плавала не только простая «плотва», но и попадались хищные зубастые «щуки».
     Вернемся, однако, уважаемый читатель, да простит он меня за отступления, к нашему герою.
    
    * * *
    
    
     Петьку затолкнули вместе с Васьком и ещё одним субъектом, который все повторял:
     - Им это с рук не сойдёт. Представляете, чуть не поломали мне ребра в своей «каталажке» на колесах, закинув на меня какого-то мужика, как мешок с картошкой, а затем катанули по лотку за то, что указал на неправомерные действия опричников в мундирах, да еще и в голом виде работница, похожая на кикимору, сполоснула меня холодной водой из брандспойта в клетке, как зверя какого-то. Ну ничего, у меня дядя первый секретарь Крайисполкома - покажет здешним заплечных дел мастерам Кузькину мать.
     Субъект застучал в двери ногами и руками, выкрикивая угрозы и проклятия. Васек, Петька и еще один мужчина уговаривали его не шуметь и не мешать здешнему народу отдыхать. Леша, так звали нового, предупреждающе сказал:
     - Путнего не выйдет, а вот худа себе наживешь, почтеннейший!
     Но было уже поздно: дверь открылась и два милиционера ухватили субъекта за руки и вытащили в коридор:
     - Пойдем, голубь, сейчас доведу я тебя до телефона и ты поговоришь со своим высокопоставленным дядюшкой.
     - Только пусть его высокоблагородие простит и помилует нас, сирых, исполняющих свой долг по воле злого начальства - двух бедных и несчастных милиционеров, - высокопарно, будто и вправду на полном серьезе высказался второй милиционер, подмигнув первому: - А вот здесь и находится твой высокосановный дядя!
     Сотрудники открыли дверь и затолкнули субъекта в туалет.
     Аккуратно, но больно, они обработали ребра мужика, который только ойкал от изумления и боли. После воспитательной процедуры его цепко подхватили за руки и затолкали обратно, откуда забрали. Субъект держался за бока и тихо, почти шепотом приговаривал:
     - А здесь бьют, звери, да как бьют! Вместо телефона завели в отхожее место и по ребрам, и по ребрам! Хорошо хоть кулаками, а не сапогами!
     - Точно, я тебя узнал! Не ты ли лежал года два назад вместе со мной в главной городской больнице? Тебя еще выписали раньше положенного срока за воровство спирта у медсестры, который ты не пил. Вот уж точно: только гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда, - сказал Петр, пристально рассматривая субъекта.
     - Не напоминай мне лучше о больнице, иначе задушу тебя собственными руками! Ты со своими дружками меня оклеветал!
     - Да нет, дорогой, я-то как раз ничего против тебя не имел, а обвинил тебя в содеянном, как ты помнишь, Вовчик - к нему все претензии, если встретишь его, конечно, когда-нибудь. Стоять не можешь, а угрожаешь - в больничке же был такой молчаливый!
     Васек и Леша подвели бедолагу к топчану и аккуратно положили на его одеяло, накрыв другим. Сосед-грузин по фамилии Джапаридзе с ехидцей промолвил на русском языке с обычным кавказским акцентом:
     - Что, с башка нэ дружэшь, ы нам спыкою нэ дывал - мозга нэт, робра нэ жылээшь, тэпэрь спакоин, дарагой!
     Все тридцать девять топчанов были заняты. Повсюду слышался храп, кто-то бредил, а с дальнего углового топчана слышался простудный бронхиальный кашель.
     Петру, Василию и Леше топчанов не хватило, и они устроились в углу, кинув под себя солдатское одеяло, сорванное с рядом храпевшего и что-то бормочущего во сне алкаша.
     - Снятся, бедному, как там Владимир Семенович пел, «менты, кошмары, да на зоне нары!» - рассмеявшись, промолвил Алексей, показывая пальцем на беспокойно спящего бедолагу, у которого он конфисковал одеяло.
     Петру, Василию и Алексею не спалось. Каждый рассказал историю, произошедшую с ним до появления в этом нелицеприятном, унижающем человеческое достоинство месте.
     Историю Петьки и Васьки читатель знает, а вот историю Алексея, весьма прелюбопытную и интересную, тоже можно, и даже нужно послушать.
     Алексею на вид можно было дать лет тридцать восемь - тридцать девять, чуть выше среднего роста, шатен. Волосы у него были роскошные, до плеч и даже с завитушками. Было видно, что он за ними ухаживал и вообще старался молодиться. Любил женщин, а больше вино. Раньше называли таких людей прожигателями жизни и критиковали по страшному. Шесть лет, как Леша был в разводе, платил алименты на двойняшек от первого брака, а женщин менял, как перчатки. Вел образ жизни веселый, с приключениями и пьяными оргиями. Крепко поддав с очередной пассией, которую звали, так же, как и невесту Петра, Галей, после бурно проведенной с ней ночи, Леша уснул. Галя, поспав часика три, с трудом поднялась и ушла на работу. Трудилась она официанткой в кафе «Березка». Проснувшись далеко за полдень, Алексей еле поднялся. Волосы на его голове были взъерошены и стояли дыбом. Леша стал искать по бутылкам хоть немного водки или вина, чтобы поправить здоровье. Набралась почти целая стограммовая стопка «ерша», слитого из остатков винных, водочных и пивных бутылок. Он залпом выпил содержимое стопки и минуты через три ему полегчало. Под столом Леша нашел недокуренный «бычок» длиной в полсигареты под названием «Шипка» и с жадностью затянулся. Закусил «курятиной», как всегда отшучивался Леша, когда ему в компании указывали на этот прецедент.
     На столе Алексей нашел записку Галины и прочитал ее: «Дорогой, подходи к служебному входу кафе часиков в шесть вечера. Я тебя накормлю, подлечу и вместе пойдем ко мне домой. Твоя Зая!»
     К назначенному времени Алексей, как штык, был у служебного входа в кафе «Березка» и жал кнопку звонка, находившуюся около двери. Через минуту Галя открыла дверь и запустила своего сердечного друга в подсобку, через которую он вошел в зал.
     В углу был накрыт небольшой служебный столик - к нему и подвела Галя своего ненаглядного «зайчика». В центре столика стояла красивая ваза из чешского стекла с белым хлебом, нарезанным по ресторанному. Рядом находился набор со специями.
     Алексей уселся за столик. Из кухни Галя принесла на подносе порцию солянки, бефстроганов с картофельным гарниром и пол-литровый графин с водкой. Выпив две стопки подряд, Леша с жадностью съел солянку, после опрокинул еще рюмку и принялся за бефстроганов.
     Галина торопила его:
     - Допивай, дорогой, водку быстрее и исчезай отсюда из зала! Я не хочу, чтобы тебя здесь застала наша администраторша. Она у нас баба строгая, будет ругаться, а мне здесь работать! Подожди меня, Леша, возле тех вон берез во дворе. Я девочкам помогу сервировать столы на заказ и убегу, так как отпросилась у директора на сегодняшний вечер. А чтобы ты, мой зайчик, не скучал - вот тебе бутылочка «Вермута» и бутерброды с колбаской и сыром.
     Она вывела Алексея через тот же служебный ход, поцеловала в губы и удалилась, захлопнув дверь.
     Алексей терпеливо ждал ее часа два с лишним, выпил бутылку «Вермута» и съел все бутерброды. Его порядочно развезло - сказались старые дрожжи от бурно проведенной прошлой ночи.
     Он присел на корточки у чугунной решетки-ограждения, проклиная Галку вместе с ее работой.
     А кафе светилось огнями. Из него доносилась музыка и пение какого-то ресторанного исполнителя, певшего на заказ за трешки и пятерки. В данный момент певец исполнял грустную песню, которая западала в душу Алексея под стать его настроению:

     -Когда север бушует пургой,
     На душе мне тревожно и пусто.
     Как вы там, дорогие мои?
     Мне без вас одиноко и грустно.

     - Во-во, и я здесь в одиночестве грущу, а она зацепилась там и что-то не выходит, чтоб ей самой там пусто было! - ворчал себе под нос Алексей.
     И неожиданно на голову его свалилась беда, которую он никак не ожидал. Беда пришла в виде милицейского «воронка», въехавшего на территорию кафе «Березка». Прихватив мужика, который справлял малую нужду около ограды в противоположной стороне от Леши, милиционер в чине прапорщика подошел к сидевшему на корточках Алексею.
     - Что ты здесь делаешь?
     - Жду свою жену, она скоро должна выйти, работает в кафе.
     - Ты что, не знаешь указ Верховного Совета, что нельзя находиться в нетрезвом состоянии в общественных местах?
     - Да я не пьяный! Чего привязался ко мне, товарищ прапорщик?
     - Я тебе не товарищ прапорщик, а гражданин начальник - пьяный и огрызается еще! Взять его, ребята, да в машину мигом!
     Алексей быстро поднялся с корточек и обнял ближайшую березку обеими руками, а сотрудники милиции вдвоем старались оторвать его от дерева, но все их усилия пропадали зря. Молодая березка хоть и гнулась, но выдерживала тяжесть Лешиного тела, крепко ухватившегося за ствол вместе с тянувшими его в сторону сотрудниками милиции. К двум своим напарникам присоединился и прапорщик. Он резко ударил по правой руке Алексея ребром своей ладони. Руки Лехи расцепились, но при этом березка переломилась пополам. Алексей вместе с двумя сотрудниками милиции полетели в расположенную рядом клумбу с цветами, а прапорщика больно хлестануло ветками по лицу. Сотрудники быстро вскочили на ноги, схватили Алексея за руки и ноги и при помощи прапорщика, как мешок - на раз-два-три - закинули в будку «воронка». Леша повалился на находившихся там пьяниц и под их нецензурную брань уткнулся головой во что-то мягкое.
     Что-то мягкое ойкнуло и с плачем запричитало:
     - Ой, батюшки, убили! Да что это творится на свете такое? Я пожалуюсь моему дяде губернатору!
     - Теперь понятно, кому я угодил в бок. Вот тому ненормальному, - показал Алексей на субъекта, который, скорчившись калачиком, постанывая и похрапывая, мирно опочивал на своем топчане, закутанный в серое солдатское одеяло.
     - Не пойму, - улыбаясь, промолвил Леша: - Кафе «Березка» находится совсем в другом районе, а меня привезли сюда.
     - Потому что сотрудники были из этого района, а катались по тому, выполняли план, не ведомо кем установленный в денежном эквиваленте, - ответил Алексею Васек.
     - На меня менты были особо обижены, - продолжал Алексей: - В виде наказания, хоть я и не бузил, прапорщик толкнул меня в лоток. Прокатившись по экзотическому эскалатору, смазанному каким-то дерьмом, меня закрыли за решетку с такими же, как я, бедолагами. Там нас тетя Клава и помыла из брандспойта холодненькой водичкой, выбивая с нас дурь и претензии к опричникам в мундирах. В голом виде особо не побузишь, а вот чахотку схватить сможешь.
     Рассказывая истории, товарищи по несчастью и не заметили, как пришло вместе с августовским солнышком время их освобождения из вонючей и совсем не комфортабельной «каталажки».
    
    * * *
    
    
     Наступило чудесное субботнее августовское утро. Лучи летнего солнца, изгоняя темные тона и сонную одурь уходящей ночи, осветили скверы, дома, площади и зеленеющие, чуть пыльные аллеи тополей.
     Город постепенно просыпался. Выезжали на маршруты автобусы, троллейбусы и трамваи.
     Как и город, вытрезвитель тоже пробуждался. Но, увы, в своей неповторимой, не очень радостной, напряженной жизнью.
     Впрочем, для сотрудников вытрезвителя и всей милиции утро являлось в обычном служебно-трудовом режиме. Хлопали двери, бегали по коридору люди, кто-то кому-то отдавал приказы. Ровно к восьми ждали утреннюю смену.
     Ранее Мефодьичу позвонил майор Грицуев - начальник вытрезвителя, чтобы он срочно подготовил все дела попавших в медвытрезвитель за вчерашнюю пятницу и ночь. Сказал, что с ним будет начальник уголовного розыска подполковник Сурков. По его данным, среди пьяного контингента находится человек, совершивший убийство предварительно изнасиловав и ограбив хозяйку одной из квартир района. Убийство резонансное и находилось оно под контролем Крайисполкома. Петру Баранову и его сотоварищам ничего не было об этом известно.
     «Как выйти из щекотливого положения?» - был единственный вопрос, занозой засевший в мозгу Петра.
     Ему никак не светило быть засуженным по статье за хулиганство, дебош и драку. Он так и говорил новым своим приятелям по несчастью:
     - У вас, мужики, что - пьянка да и все! Ну, оштрафуют, на худой конец, сообщат на работу - ничего страшного, все в жизни бывает. У меня же намного хуже. Можно угодить и в места не столь удаленные. Если моя несостоявшаяся теща не заберет вовремя заявление, которое она накатала на меня, то все - мне конец. Надежда лишь на моего тестя и невесту, тоже не состоявшихся, но людей честных и порядочных.
     - Все будет хорошо, Петруха, - успокаивал Алексей: - Главное, не выходи из себя и все образуется!
     Дверь открылась, и сержант с порога скомандовал:
     - Всем выходить в коридор, громко называть фамилию и получать по описи вещи и одежду.
     Алексей, Петр, а также Джапаридзе вышли последними. Они по очереди называли свои фамилии, получали одежду и все, что при них было при описи, а после молча одевались. Рядом со старшиной, выдававшим вещи, стоял подполковник Сурков, внимательно оглядывающий всех, кто подходил за вещами. Бросив незаметный взгляд на Джапаридзе, он что-то шепнул старшине и вышел в дверь, находившуюся в конце коридора.
     Из оставшейся тройки Петра первым вызвали в кабинет.
     Напротив входной двери за большим письменным столом, уставленным разными канцелярскими штучками и приборами, сидел высокий интересный мужчина лет сорока с аккуратно подстриженными «фюрерскими» усиками. Горизонтально с той и другой стороны к столу начальника медвытрезвителя майора Грицуева примыкали два стола поменьше. Слева от входа сидел Мефодьич, справа - младший лейтенант Величко.
     - Что будем делать, товарищ капитан? Может, пустим дебошира по 308 статье УК РСФСР, согласно заявлению? Как ты считаешь, Мефодьич?
     - Дубы косить послать, конечно, не проблема, товарищ майор, но я бы не спешил портить парню биографию. Уж кто-кто, а я - старый лис, и меня на мякине не проведешь! Не тянет он по виду на хулигана, а тем более злостного. Оказался парень не в то время и не в том месте. Младший лейтенант Величко был там и объясняет, что большинство соседей хорошо отзываются о парне. А тот, как его зовут, лейтенант?
     Младший лейтенант Величко поднялся из-за стола:
     - Виктор, товарищ капитан, он зять Раткевичей и, по-видимому, грязным языком своим спровоцировал Баранова, а о нем - зяте соседи отзываются не очень.
     - Но распускать кулаки и портить личное имущество никому не позволено. Защитнички мне выискались. Вам бы в адвокаты обоим идти, а не в милиции служить!
     Неизвестно, чем бы кончилось дело для Петра, если бы в кабинет без доклада не влетел взволнованный старшина, выдававший вещи и одежду подопечным вытрезвителя.
     Он что-то прошептал майору на ухо. Майор шустро поднялся из-за стола, сказав Мефодьичу:
     - Разбирайся с мелкой сошкой по своему усмотрению.
     А сам быстро поспешил за старшиной в коридор, прихватив какие-то бумаги со стола.
     Случилось же вот что.
     В двери, что отделяли медвытрезвитель от районного отдела милиции, вошел милицейский наряд во главе с капитаном. Он быстро направился к кабинету начальника вытрезвителя, где на скамье сидели Алексей и Джапаридзе. Увидев приближающийся по коридору наряд милиции, грузин занервничал. Сообразив, что наряд приближается к ним, Джапаридзе соскочил со скамейки и кинулся в другую сторону коридора, распихивая людей, мешающих ему в продвижении к спасительному выходу из здания.
     Милиционер, дежуривший у входа, к которому стремился Джапаридзе, услышал шум и крики, появился в коридоре и был сбит грузином на пол.
     Джапаридзе, как минотавр в лабиринте, увидев свет спасения в конце туннеля, прорывался изо всех своих горячих кавказских сил. Но не тут-то было! Поваленный на пол служивый успел в последний миг подставить грузину подножку. Джапаридзе со всего маху, взмахнув руками, рухнул на пол и, прокатившись по линолеуму на животе, ткнулся левым плечом в стену коридора, сильно охнув от удара об нее. В тот же миг оперативники навалились на спину грузина и защелкнули наручники на его запястьях. Грузина подняли и повели обратно по коридору. Он все время приговаривал:
     - За чтэ? Нэ имэетэ ны какого правы!
     - Имеем-имеем, любитель клубнички. Небось, знал, раз побежал, чья кошка сало съела, - с усмешкой ответил один из сержантов. - Ведите, ребята, его, куда ему положено. А тебе, дежурный, большое спасибо за помощь, оказанную в поимке особо опасного преступника. Я обо всем доложу твоему начальнику, майору Грицуеву, - со стальными нотками в голосе проговорил капитан оперативников.
     Алексей сидел на той же скамейке, крепко прижавшись к стене спиной, наблюдая, как сержанты и капитан препровождали Джапаридзе к двери, сообщавшейся с РОВД.
     Выскочивший из своего кабинета начальник вытрезвителя, майор Грицуев в сопровождении старшины с папкой в правой руке заспешил за опергруппой, задержавшей его бывшего «пациента».
     Через некоторое время из кабинета вышел Петр Баранов. Он рукой стирал обильный пот, струившийся по его красному лицу.
     Алексея вызвали сразу же. Он попросил Петра подождать его на скамейке, при этом лукаво подмигнул ему и быстро вошел в кабинет.
     Минут через пятнадцать он вышел обратно и вместе с Петром направился к выходу, куда так стремительно рвался Джапаридзе. Показав бумажки, выписанные Мефодьичем, дежурному милиционеру, приятели вышли в ласковое августовское утро субботнего выходного дня из заведения, которое не очень-то добавляло оптимизма - ни Петру, ни Алексею.
    
    * * *
    
    
     Было около девяти часов утра. Приятели шли по улице, удаляясь от здания РОВД. Вовсю сияло щедрое августовское солнышко. Cмоченный ночью спецмашинами дорожный асфальт отдавал влажной свежестью. Тополя и кустарники стояли нарядными, ещё зелёными шпалерами вдоль оживленного шоссе. Клумбы и клумбочки, расцвеченные преимущественно анютиными глазками, дополняли своими красочными палитрами городской пейзаж такого бархатного, устоявшегося и прекрасного лета, уже клонившегося к короткой, но чудесной сибирской осени.
     - Да, вид у нас с тобой, Петруха, забубенный после приятно проведенной ночи в милицейском богоугодном заведении, где не спали и секунды мы с тобой.
     - Все правильно говоришь, Леша. Твой роскошный парик на голове обвис какими-то сосульками и твоя Галка навряд ли тебя в таком виде полюбила бы. Но и я выгляжу таким же «чунарем», как и ты!
     - Послушай, Петька, я сберег заначку от опричников. Она у меня в левом носке. Рублей десять имею. Нам, бедолагам, привести себя в норму изнутри вполне хватит. Надо же снять напряженность и мозговой туман в наших больных головках. А Галине Дмитриевне большое-пребольшое спасибо скажу при встрече, что благодаря ей угодил с ночевкой в государственное учреждение, где, как в цирке, хватает оригинального жанра с подчисткой карманов от ненужных нам денег, соблазняющих наш бедный несчастный народ православный своим видом и толкающих к пагубной для здоровья привычке, приводящей нас к конечной стадии - алкоголизму. Ничего, друг, она заплатит за меня пятьдесят «рэ». Видишь ли, Петька, я самолично читал «трактат» прапора: в нем написано, что я у кафе «Березка» обнимал березу. Обиделся, видишь ли, прапор, ведь ветками красавицы березки, за которую я держался, уж больно сильно хлестануло милого по его нахальной роже и к двадцати пяти «рэ», полагающихся мне по реестру, добавили в два раза больше, как будто не он ко мне пристал, как банный лист к месту, на котором мы сидим, а я к нему! А ты, дружище, нос не вешай! Подумаешь, не женился - и хорошо, а то одел бы себе хомут на шею. Обереги нас Господи от такой напасти - чур меня, чур!
     Алексей трижды перекрестился.
     - Чтобы ты ни говорил, Алексей, а мне жаль моей прерванной вчера любви. Галюша так меня опекала, как матушка моя меня в детстве, а главное, любила. А вот сейчас идти к ней мне стыдно, а надо. И все из-за ядовитого языка «рыбьего глаза». И я хорош гусь. Надо было мне вчера сдержаться, а все спирт треклятый. Беда, когда рот дырявый, а норма держится на донышке ванны.
     - Не вороши, Петруха, прошлого - оно всегда уходит безвозвратно, что имеем, то и имеем, - по-философски ответил Алексей на сетования напарника.
     За разговорами новоиспеченные приятели и не заметили, как подошли к местному железнодорожному вокзальчику. Он был уютный и предназначался для электропоездов местного следования.
     - Зайдем, Петька, там есть буфет, возьмем какого-нибудь лекарства.
     Холл вокзальчика был почти пуст, если не считать двух старичков, мирно дремлющих на сидениях, мальчишки, играющего с небольшой собачкой в углу, и буфетчицы - внушительных габаритов тетки.
     Только что ушла последняя утренняя электричка, до отказа набитая дачниками.
     Петр остановился у входа, а Алексей подошел к стойке буфета и обратился в своем вальяжном неподражаемом стиле:
     - Не могла бы ты нам, тетенька, продать чего-нибудь этакого, чтобы развернуть две заблудшие души, свернутые рядом неприятных для душ этих обстоятельств? В общем, ты понимаешь товарищ разлюбезная буфетчица, что нам надо.
     - Гусь свинье не товарищ, а я тебе не тетенька. Шел бы ты знаешь куда?
     - Куда, дорогая хавроньюшка?
     - Да туда, откуда пришел - на кудыкину гору! Шляются здесь всякие! Вызову сейчас дежурного милиционера, и пусть он проверит вас на вшивость, что за птицы такие.
     - Видать, с утра сунула ты, стервочка, лапку медвежью свою не в ту тапочку. А мужик точно бросил тебя, не выдержав семейного счастья, свалившегося ему с небес от Господа нашего - Иисуса Христа!
     - Вот как? Да ты меня оскорблять вздумал, морда твоя бичевская! Дежурный! Дежурный! - завопила пренеприятнейшим фальцетом на весь зал вокзала мясистая буфетчица, разбудив и перепугав дремавших дедушек и мальчишку, глаза которого приняли форму пуговок. Собачка, с которой он играл, резво подскочила кверху и звонко залилась лаем в сторону крикливой буфетчицы
     - Бежим, Леха, а то снова нападем на то место, где недавно были и куда мне вторично попадать ох как неохота! - позвал своего приятеля Петр.
     Оба быстро упорхнули из такого негостеприимного вокзальчика.
    
    * * *
    
    
     В эпоху, которая в наше время называется «застоем» времен Брежнева, народ стал жить лучше, богаче по сравнению с послевоенными годами и начала шестидесятых годов. Если в то время денежных знаков явно не хватало из-за маленьких пенсий и зарплат, то в эпоху развитого социализма их было в избытке. Многие товары, а особенно продукты питания, начали вымываться с прилавков магазинов и стали попросту дефицитом, а значит, начальники складов, директора всевозможных предприятий, партийная номенклатура и прочая помельче комарилья, подвизавшаяся на том или ином товаре, были в особой цене. В те времена в Советском Союзе произносили пословицу, ставшую крылатой: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» Блат процветал во всех сферах Советского государства. Жили по принципу «ты мне, а я тебе!» Вот и простая буфетчица, вообразив себя невесть кем, потому что каким-то боком была связана с особой кастой людей, через руки которых проходил «дефицит», показала двум приятелям свой гонор со значимостью шишки на ровном месте только из-за того, что в это расчудесное августовское утро была, видишь ли, не в настроении.
    
    * * *
    
    
     Перебежав привокзальную шоссейную дорогу, приятели попали на местный базар, превращающийся в субботу и воскресение в обыкновенную барахолку.
     Под видом барахла большинство продавцов-барыг толкали из-под полы всевозможный дефицит, а дефицитом было все, в том числе и спиртное с соседнего гастронома. Проходя мимо пункта милиции, находившегося с внутренней стороны входа на базар, Алексей показал язык милиционеру, наблюдавшему за потоком людей, устремившихся на базар и выходивших с него.
     - Смотри, Леха, «довыкаблучиваешься» - попадем, как кур во щи на обед к Ментозаврам. - Петр подхватил Алексея за руку и они затерялись в базарной толпе.
     Приятели с трудом добрались до пивнушки, отдельно огороженной высоким забором от остального базара. Круглые столики-стойки повсеместно стояли на территории и были облеплены выпивохами, а их поверхности - густым роем мух, разведенным от разлитого на них пива и вина.
     Набилось столько народу, что яблоку было негде упасть. Алексей лихо протискивался к стойке, где бойкая краснощекая продавщица средних лет продавала пиво.
     Петру ничего не оставалось делать, как следовать за ними. С трудом добравшись до стойки, Алексей перевел дух и громко произнес, подражая небезызвестному актеру из кинофильма «Золотой теленок»:
     - Уф!!! Это не Рио-де-Жанейро и не Буэнос-Айрес, а всего лишь Красноярск! Дорогая девушка, налейте, пожалуйста, страждущим людям по кружке пивца!
     Продавщица от такого вежливого обращения растаяла и расплылась в улыбке.
     - Подождите немного, ребятишки, я вот сейчас обслужу дедушку и займусь вами, сердечными!
     Получив две кружки пива, Алексей велел Петру отнести их к столику, где расположился дедушка, а сам, подмигнув продавщице, стал что-то ей нашептывать.
     Через несколько минут он оказался у столика, где его с пивом ждал Петр. Алексей поставил на столик тарелку с хлебом и кусочками плавленого сыра.
     - Петруха, смотри, я приобрел пол-литровую бутылку «чимергеса». Душевная продавщица в этой пивнушке, а красавица какая - жалеет и понимает нас, мужиков, не то, что там, на вокзале оплывшая жиром стерва.
     - Знаешь, Алексей, я, пожалуй, выпью кружечку пивца, мне по горло его хватит подлечиться. Много чего надо еще сделать сегодня. Я и так потерял уйму времени. А ведь надо срочно улаживать вчерашний инцидент, да чтоб с милиции не прислали депешу на мою работу. А я ее ох как не желаю, ведь работаю мастером и не хочу еще и на работе иметь какие-то осложнения и трения с вышестоящим начальством.
     - Что ты, Петруха, успеешь, уладишь!
     - Нет, Леха, и не уговаривай.
     Петр быстро выпил пиво в кружке, закусил кусочком сыра и подал руку Алексею.
     - Держи, Петр, «краба», иди раз надо - не держу.
     Впрочем, Алексей сильно и не старался удержать приятеля. Он уже переглядывался и перемигивался с девицей с соседнего столика. Отсунув куртку, он показал ей горлышко бутылки с водкой, торчащее у него из-за пояса брюк. Девица согласно кивала ему своей белокурой головкой, украшенной огромным «фингалом» под правым глазом, в общем-то на симпатичном и миловидном лице.
    
    * * *
    
    
     Попросив у Алексея тридцать копеек на автобус, Петр не вышел, а скорее продрался сквозь большую толпу, набившуюся на территории пивнушки. Работая локтями, получая оскорбления и угрозы вслед, он наконец-то выбрался к автобусной остановке.
     Пока Петр ждал автобус нужного ему маршрута, он высчитал, что приятельница и подруга его мамы тетя Нина Барабанщикова сегодня работает.
     Он решил поехать к ней, чтобы занять необходимую сумму денег для внесения срочного штрафа в медвытрезвитель.
     Читатель наверняка помнит ее по моему предыдущему повествованию «Палата №308».
     В то время тетя Нина работала в ресторане «Такмак» администратором зала, но месяца за два до описываемых здесь событий перевелась в ресторан «Красноярск» на должность заведующей складом, где принимала и выдавала продукты, спиртное и все, что требовалось для нужд нового ресторана. Оклад на должности кладовщика здесь было пониже, чем на предыдущем месте, зато возможности были выше - ведь под рукой у нее крутился всевозможный дефицит, а это что-то да значило в то время тотальной и искусственно созданной нехватки товаров, а особенно продуктов.
     Домой за деньгами Петру ехать не хотелось. Он отлично знал, что отчим сегодня не на смене и уж точно нетрезвый, у них может дойти до взаимных оскорблений, а после и до рукоприкладства.
     Автобус ехал по проспекту «Красноярский рабочий» в сторону правобережной предмостной площади. Мелькали дома, деревья, лица горожан на остановках - все достопримечательности и атрибуты большого сибирского города.
     Проезжая через остров «Отдыха», Петр любовался спортивными сооружениями, возведенными на нем. Ему казалось, что это огромные старинные ладьи, плывущие по красавцу Енисею. Рядом вниз по течению располагался другой остров - «Татышева», с живописно-зеленеющий лесным массивом деревьев и кустарников.
     На Покровской горе, расположенной в левобережной части города, четко виднелся главный символ Красноярска - часовня.
     Любуясь городом, Петр старался отвлечься от черных дум и негатива прошлого дня и ночи. Он даже пропел про себя песню, посвященную городу:
     Часто снятся Красноярск, Енисей - ностальгия.
     Они в памяти моей - Сибирь, Россия...
     Петр сосредоточился на хорошем и мысленно повторял себе: «Ничего! Потихонечку, полегонечку – и я выпутаюсь. Я молод, а жизнь, несмотря ни на что, прекрасна!»
     Он вышел на остановке «Левобережная” предмостная площадь.
     Сама площадь пестрела клумбами цветов.
     Набережная была одета в очень красивый красный гранит. Вдоль ее рядами были посажены голубые ели. Перпендикулярно гостиничному комплексу «Красноярск», где и располагался ресторан, высилось роскошное, архитектуры того времени здание театра оперы и балета.
     От остановки Петр Баранов направился к ресторану.
     Часы на здании крайсовпрофа пробили ровно одиннадцать дня. У главного входа стоял представительный мужчина лет под пятьдесят с лихо накрученными большими усами а ля Василий Иванович, в полном обмундировании швейцара и даже с аксельбантами.
     - Милейший, не подскажете, как мне найти вашу кладовщицу Нину Ивановну Барабанщикову? Сегодня её смена. Я прихожусь ей родным племянником, - соврал ему Петька, не моргнув глазом.
     - Обойди здание, сынок, там находится продуктовый склад, твоя тетка принимает сейчас продукты, - важно ответил швейцар, подкрутив и пригладив свои роскошные чапаевские усы.
     Петр по указанию швейцара обошел гостиничный комплекс и увидел разгружавшуюся машину с надписью на железной будке «Продукты».
     У раскрытых настежь дверок будки он узнал высокую и грузную фигуру Нины Ивановны за что-то распекавшую двух грузчиков.
     - Здравствуйте, тетя Нина! - поздоровался Петр, подходя к ней поближе.
     Нина Ивановна обернулась и, увидев Петьку, удивленно спросила:
     - Ты как здесь оказался, Петруша? Вот не чаяла я тебя здесь увидеть!
     - Я к вам с большой-пребольшой просьбой!
     - Подожди меня, Петруша, минут шесть-семь - я выдам водителю готовые накладные, продукты и отпущу машину.
     Минут через пятнадцать Нина Ивановна подозвала Петра, ожидавшего ее в стороне, и они через подвал поднялись на первый этаж и прошли по темному коридорчику. Нина Ивановна ключом открыла дверь, находившуюся здесь в коридорчике, и завела Петра в небольшой, но уютный кабинет, где она занималась обширной бумажной работой, необходимой кладовщице для обслуживания большого и известного в городе ресторана.
     Она села за стол, включила настольную лампу и что-то минут шесть-семь писала, а после окончания писанины обратилась к Петру:
     - Давай, Петруша, рассказывай, что привело тебя ко мне.
     Петя сбивчиво, краснея, рассказал о событиях прошлого вечера и ночи, скромно умолчав об утренних похождениях с Алексеем.
     - Да, Петька, с тобою не соскучишься, парень ты не фартовый. Всё у тебя как-то наперекосяк, то «ту» не едет, то «ту» не везёт. Нос вытащишь - хвост вязнет, хвост вытащишь - нос вязнет! Пятьсот рублей не дам - договаривайся с матушкой, а вот рублей шестьдесят выделю и покормлю тебя, бедолагу.
     Нина Ивановна провела Петьку в туалет с большими, натертыми до идеальной чистоты зеркалами. Она заставила его помыться, причесаться и хоть как-то замыть пятна на рубашке, чтобы они были незаметны.
     После всех процедур Нина Ивановна провела Петра в малую кухню ресторана и усадила за служебный столик в углу. Позвав какую-то тетю Лизу и попросив покормить племяша, она что-то шепнула на ушко белокурой симпатичной официантке в униформе.
     Официантка принесла стопку водки и поставила ее в резную очень красивую розетку перед Петром.
     В тарелке с вензелями тетя Лиза принесла вкусно пахнущие щи с мясом, на второе - гуляш с жареным картофелем, нарезанным соломкой, и овощное рагу. Она пожелала Петру доброго аппетита и удалилась по своим многочисленным делам.
     Петр был в одной рубашке, так как Нина Ивановна унесла пиджак, чтобы подшить его, пока ее подопечный наслаждался вкусной ресторанной едой.
     Выпив водки, Петр с жадностью накинулся на щи с мясом и расправился с ними в один миг. Та же участь постигла и второе блюдо с овощным рагу.
     Белокурая официантка, пившая чай у раздачи, только покачала головой.
     Петр Баранов вытирал салфеткой губы, когда появилась Нина Ивановна. В руках она держала Петькин пиджак, аккуратно зашитый, очищенный и даже поглаженный.
     - Надевай, Петька, костюм, а я провожу тебя через главный вход. Вот тебе деньги. Улаживай свои проблемы и смотри - не балуй, а то получишь у меня по первое число!
     - Спасибо, тетя Нина, я очень вам благодарен, а долг отдам с первой же получки!
     - А я и не сомневалась, касатик. Как хорошо было Зинаиде Ивановне, матушке твоей, когда ты дружил с такой прекрасной девочкой, как Галя Раткевич - не пил, был человеком. Может, все наладится у вас, помиритесь и переживете этот пренеприятнейший негатив - я очень надеюсь. Все, Петр, вставай, и пошли - у меня работы много, некогда мне.
     Они вышли из малой кухни, обслуживающей барные залы, через раздачу, где пила чай белокурая официантка.
     Был день и работы у нее было мало.
     - Спасибо тебе, Эля, за оказанную мне услугу, - поблагодарила официантку Нина Ивановна.
     Та молча кивнула головой, продолжая наслаждаться напитком.
     Большой зал ресторана был заполнен наполовину.
     Близился час обеда, и народ из гостиницы потихоньку заполнял помещение зала, рассаживаясь за столами.
     С другого конца зала, где находилась раздача основной кухни, туда-сюда сновали официантки с разносами, обслуживая клиентов.
     - Сережа, проводи моего племянника через вход, - обратилась к швейцару с чапаевскими усами Нина Ивановна.
     Швейцар согласно кивнул и провел Петра к главному входу ресторана.
     Тем же маршрутом Петр Баранов добрался до остановки у базара, где ранним утром он «гастролировал» с «кудрявым» Алексеем.
     Там Петр оплатил в местную сберкассу пятьдесят рублей на номер счета местной районной милиции, который был написан на бумажке Мефодьичем. После он незамедлительно отдал чек дежурному офицеру.
     В коридоре Петр столкнулся с младшим лейтенантом Величко, оставшимся по каким-то своим личным делам не в свою смену.
     - Как у тебя дела, Петр, так кажется тебя зовут?
     - Да как у картошки: не съедят - так посадят! Дела - они у прокуроров, а у меня делишки! А вообще, путь мой во мраке швах да и только! Чек вот отдал дежурному!
     - Правильно делаешь, парень. Верной дорогой идешь, товарищ. Я прослежу, чтобы тебе не сообщили на работу и заявление той противной тетки придержим с Мефодьичем на недельку-вторую. А ты действуй дальше и не отчаивайся - все будет хорошо, и под контролем жизнь твоя наладится, войдет в привычное русло!
     - Спасибо, младшой! Я очень благодарен тебе и Мефодьичу за участие в моих проблемах!
     - Ладно, мне надо бежать! Удачи тебе и мирного неба над головой, - хлопнув по плечу Петра, младший лейтенант Величко побежал по коридору и скрылся в дверь, в которую опергруппа ввела в наручниках арестованного Джапаридзе.
    
    * * *
    
    
     Петр Баранов проживал с отчимом и матерью в пятиэтажной хрущевке, в угловой квартире на первом этаже. Квартира состояла из комнаты семнадцать с половиной квадратных метров, прихожей, кухни и совмещенного санузла. Правда, имелась еще небольшая кладовочка, в которой висели старые вещи и валялся всякий хлам.
     Как видим из всего этого описания, дорогой читатель, жилищные условия у Петра были не ахти какие, а если честно, то отвратительные.
     Зинаида Ивановна встала, как всегда, когда не работала, около девяти часов утра. Сделав все необходимые процедуры, положенные человеку, чтобы отойти ото сна, она на кухне принялась готовить пищу на день грядущий. К десяти проснулся отчим Дмитрий Иванович, зашевелился на своем любимом диване, потом принял сидячее положение.
     Дмитрий Иванович Галанов был среднего роста, тучный и расплывшийся - под сто тридцать килограммов. Понять его было можно: ведь он с фронта таскал прямую ногу. Она к вечеру напухала и очень болела. По существу, он вел сидячий образ жизни. Трудился в колбасном цехе на «Базаихе» - микрорайончик в районе ТЭЦ-1 - машинистом холодильных установок. Работа была посменная, почти сидячая.
     Любил Дмитрий Иванович вволю покушать и сопроводить еду хорошей порцией водочки, а когда заливал крепко «за воротник», становился вредным и агрессивным, выражаясь при этом хлестким трехэтажным матом.
     Добрая и покладистая Зинаида Ивановна терпела все его выходки. Она была у него второй женой, и взял ее Дмитрий Иванович после развода с ребенком, то есть с Петром Барановым.
     Через некоторое время он зарегистрировался с Зинаидой Ивановной в местном ЗАГСе, и она взяла его фамилию, тоже став Галановой. Петьку Дмитрий Иванович терпел исключительно из-за жены, всячески подчеркивая, что он его кормит и поит с двенадцати лет. Как инвалид Отечественной войны он, безусловно, имел право на расширение своей жилплощади, но не добивался этого, считая, что большую квартиру при случае может отполовинить его Зинушка и тогда сорвется она, как рыба с крючка. А он этого страсть как не желал.
     Вот таким было положение дел в Петькиной семье.
     С уханьем и аханьем Дмитрий Иванович проковылял в санузел, долго там возился и, наконец, привел себе в полный порядок.
     Выйдя из туалета по пути к своему излюбленному местечку, он заглянул в кухню, что-то пробурчал себе под нос, подошел к дивану и плюхнулся на него со всего маху. Бедный диван заскрипел, звякнув всеми своими продавленными пружинами.
     - А что, Зинушка, где это наш гулеван запропастился? Снова не ночевал? - громко произнес Дмитрий Иванович, чтобы его слышала хлопотавшая на кухне супруга.
     - Он взрослый мальчик, Митя, и у него есть невеста. Он с ней уже более двух лет гуляет. Я тебе не рассказывала про помолвку. Нам надо было с тобой быть на ней, а то нехорошо получается.
     - А где, Зинушка, они будут жить? У нас места для них в квартире нет.
     - Мне Петя говорил, что отец Галины разрешает ему жить с ней у него в квартире в ее комнате, благо у них четырехкомнатная квартира!
     - Дай Бог-дай Бог, Зинушка! Сегодня у меня выходной, надо спрыснуть Петькину помолвку. Сегодня брат мой Александр Иванович должен прийти с женой, звонил вчера.
     - Господи, Митя, а можно без спиртного? Допустим, с чаем. Опять напьетесь, разругаетесь в пух и прах, а то еще чего доброго раздеретесь, как у вас у татар традиционно бывает.
     - Обещаю, Зинушка, вести себя тихо и мирно. А водки я купил заранее, колбасных изделий разных сортов принес, что еще тебе надо, моя ты бабулечка-красотулечка!
     Через полчаса стол перед диваном был раздвинут и по-домашнему сервирован.
     Зинаида Ивановна сделала салат из свежих огурцов и помидоров, притрусив его зеленью, полив подсолнечным маслом и перемешав. Салат был водружен в салатнице из чешского стекла посередине стола.
     Дмитрий Иванович из серванта достал две бутылки водки, перелил из них жидкость в литровый графин и поставил рядом с салатницей.
     Пока супруга нарезала кусочками сыр и раскладывала его по большой плоской тарелке, Дмитрий Иванович вытащил из холодильника рыбу и колбасу.
     Все было нарезано и распределено: соленая сельдь, порезанная дольками и притрушенная кружочками репчатого лука, расположилась в хрустальной рыбнице, а колбаса и охотничьи сосиски - по тарелкам и тарелочкам.
     С минуты на минуту отчим и мать Петра Баранова ждали гостей.
    
    * * *
    
    
     На столе отчима мясопродукты из колбас нескольких видов занимали львиную долю всего ассортимента, находившихся на нём, и, если извинит меня мой дорогой, читатель, то я сделаю отступление от повествования. Я думаю, это будет интересно.
     Отчим Петра Баранова всегда хвалился, что берёт дефицитные мясопродукты из спецхолодильников, предназначенных для высокого начальства, директоров и партийной номенклатуры. Колбасу, как копченую, так и вареную, а также другие мясопродукты делали на отдельных от основного производства закрытых линиях.
     В колбасном цехе было специальное помещение для хранения таких мясопродуктов в больших холодильниках. Помещение закрывалось на замок и каждые сутки пломбировалось. В рабочее время ключи находились у дежурного мастера смены, который отвечал за сохранность продукции, а на ночь сдавались под расписку в сменном журнале охране проходной.
     Дмитрий Иванович Галанов пользовался особым авторитетом у мастеров и начальника колбасного цеха, так как был на короткой ноге с директором всего мясного комбината Колосовским. Они вместе после войны устроились на мясокомбинат.
     В то время Колосовский работал простым обвальщиком мяса. Но со временем выучился, вступил в ряды Коммунистической партии и был выдвинут на должность директора мясокомбината.
     Отчим Петьки так и остался машинистом холодильных установок, когда-то окончив курсы на эту специальность без отрыва от производства. На предложение вступить в ряды партии отвечал, что он и так сочувствующий беспартийный большевик.
     Приезжая в колбасный цех, Колосовский при встрече с Галановым обращался по-приятельски, был прост и неоднократно вспоминал молодые и очень трудные послевоенные годы. Местное начальство, зная строгость и требовательность директора к работающим, а особенно к инженерно-техническим работникам, замечали их дружеские отношения и закрывали глаза на мелкие проступки Дмитрия Ивановича, заминая более крупные.
     Отчим очень гордился давней дружбой с директором, наставляя на путь истинный своих более молодых коллег. Он говорил им:
     - Курочка по зернышку клюет и всегда сытая бывает! Берите помалу, но каждую смену. А вы же выпучиваете от жадности глаза и стараетесь тянуть целый воз мясоизделий, а вас - цап за заднее место, и пачками вытуривают с работы.
    
    * * *
    
    
     Но вернемся к повествованию.
     Часа через полтора раздался звонок в прихожей.
     - Это Саша с Наташей, точно они. Кому быть еще? - И Зинаида Ивановна пошла открывать входную дверь.
     Впустив родственников в прихожую, она расцеловалась с ними.
     Александр Иванович с супругой, сняв обувь и надев дежурные комнатные тапочки, прошли в комнату.
     Отчим Петра всегда радушно и щедро встречал своего родного брата и его супругу Наталью Кирилловну. Правда, очень редко после сильных возлияний расходился с ними мирно, особенно с Александром Ивановичем. Зинаида Ивановна всегда старалась смягчить возникающие ссоры и скандалы, но не всегда ей это удавалось.
     - О, да я смотрю, такое обилие за столом у тебя, Митя! А где племяш мой со своей будущей половинкой? Что-то я в упор их не вижу, - поинтересовался Александр Иванович, приглаживая растрепанные волосы на голове.
     - Мы ради вас собрали застолье, а заодно вместе с вами обмоем помолвку Петра Юрьевича - заочно, - ответил Дмитрий Иванович брату.
     - Нехорошо получается, товарищи! - промолвила Наталья Кирилловна. - Как же так, вы родители и не находитесь на помолвке своего сыночка? Форменное безобразие получается!
     - Да разве Митю вытащишь из дома куда-нибудь? Он у меня домашний, - ответила Зинаида Ивановна.
     - Присаживайтесь, и хватит болтать. Помолвка - еще не свадьба, а Петька человек не стабильный: может что угодно вытворить, паршивец, уж я его знаю, как облупленного! - с нетерпением в голосе проговорил Дмитрий Иванович.
     - Ну зачем ты так, Митя? Парнишка исправляется, старается наладить свою личную жизнь, а я - мать, я радуюсь за него!
     Наталья Кирилловна вытащила из большой сумки что-то тяжелое, завернутое в оберточную бумагу и, развернув, показала подарок, который они приготовили Петру на его помолвку с Галиной Раткевич. Это был суповой сервиз на двенадцать персон - очень красивый, расписанный яркими красными розами на белоснежном фоне фарфора, а также два гуся из такого же фарфора, что и сервиз, с оранжевыми клювами, лапками и вкрапленными голубыми камешками вместо глаз.
    
    * * *
    
    
     В то время сервизы считались большим дефицитом, как и многое другое, например, хорошая зарубежная парфюмерия, особенно французская. Любой сервиз в подарок в то время считался большой-пребольшой роскошью, его практически негде было приобрести, а если приобретали, то далеко не по государственным ценам. Те семьи, у которых они в большом количестве стояли в сервантах, считались обеспеченными и со вкусом. Сервизы берегли и почти ими не пользовались, разве только по большим праздникам и юбилеям.
     Наталья Кирилловна работала экспедитором по доставке сервизов с заводов-производителей Советского Союза, а также с крупнейших баз других краев и областей, снабжая одну из торговых баз Красноярска, специализирующуюся на этом виде продукции. Она была отличником советской торговли, ее ценили на базе за большой торговый опыт и шопинг. Соответственно все, что сопровождалось, она брала в личное пользование по более низкой государственной цене и перепродавала по спекулятивной друзьям и хорошо знакомым людям.
    
    * * *
    
    
     Зинаида Ивановна убрала в сервант сервиз, а гусей из фарфора поставила сверху напротив друг друга.
     Часа через два с хвостиком, когда гулянка была в полном разгаре, зазвонил звонок.
     - Зинушка, открой, кто звонит в дверь? Хотя странно, я никого не приглашал, а у Петьки свои ключи имеются, и он бы не звонил, открыл бы дверь да и все, - громко, в повышенном тоне, с раскрасневшимся от водки лицом и шеей, произнес Дмитрий Иванович.
     Зинаида Ивановна вошла в прихожую и открыла дверь. На пороге стоял друг ее сына Сергей Грибов.
     - Что случилось, Сережа? Ведь ты должен быть вместе с Петром на его торжестве.
     - Я хотел бы спросить о нем у вас, тетя Зина, но понял по вашему встречному вопросу, что Петра нет дома.
     - Слушай, Сережа, - почти шепотом, чтобы не слышали Дмитрий Иванович и гости, сказала мать: - Что случилось с ним? Опять какую-нибудь фортель выкинул? Отвечай! Ты должен знать!
     - Ничего я не знаю. Я ушел вчера вечером, а он остался у Раткевичей и, наверно, там заночевал.
     Сергей резко повернулся, даже не сказав «до свидания», и быстро вышел, хлопнув подъездной дверью, посеяв сомнения и тревогу в материнской душе Зинаиды Ивановны.
     «Неужели все возвращается «на круги своя», - горько подумала она. А ведь все шло так хорошо. После того инцидента в больнице Петр очень изменился в лучшую сторону, не пил. «Я не могла налюбоваться на своего Петрушу и вот на тебе: неужели опять что-то натворил?» - печально рассуждала сама с собой Зинаида Ивановна.
     Закрыв дверь, она вернулась к застолью.
     Дмитрий Иванович вовсю пировал, пил водку, много ел, забыв про звонок и про пасынка с его половинкой. Он развалился на диване и сыпал непристойные шутки, перемежая их матами и сквернословием. Александр Иванович потешал маленькое общество анекдотами в основном о Василии Ивановиче, доставалось и тогдашнему генсеку Леониду Ильичу.
     Простят, наверное, меня, за очередное отступление от повествования мои дорогие читатели. Из рассказа моего им может показаться, что народ в Советском государстве пил, куролесил и бездельничал. Алкоголь, как язва, разъедал общество сверху и донизу. Такая вот черная картина вырисовывалась в бывшей стране «развитого социализма».
     Конечно, всё было далеко не так. Сеялся и убирался хлеб на полях. На полную мощность работали заводы и фабрики. Осваивались удаленные от центра районы Севера, Сибири и Дальнего Востока. А чего стоили Донбасс, Кузбасс и известные всем от мала до велика ударные комсомольские стройки на необъятной территории Советского Союза. Первоклассная армия и флот стояли на страже социалистических завоеваний страны. Космос, передовая, наука и культура, бесплатное образование и медицинское обслуживание - всё это создавалось людьми и для людей. Страна была самая спортивной и читающей в мире.
     Но, увы, от черных негативных пятен Советское общество не было застраховано, несмотря на свой мощный карательный потенциал. Одним из них являлось пьянство и алкоголизм. Борьба с этим явлением шла постоянно во все годы существования Советского государства с переменным успехом. Создавались лечебно-трудовые профилактории, где почти бесплатно на благо своей любимой Родины работали пьяницы и алкоголики против своей воли. Но, несмотря на все предпринятые меры, пили все, начиная от министров, профессоров, директоров, генералов и докторов с председателями колхозов, а рабочему и колхозному крестьянству сам Бог велел употреблять. Главное, сколько, когда и в какое время. Находились не употреблявшие дилетанты, но на них смотрели подозрительно и сторонились, как прокаженных. Без водки не обходились ни коммунистические субботники, ни праздники, ни юбилеи. Обмывали всё, что можно было обмыть: крупные и мелкие покупки, рождение ребенка. Пили и с горя и с радости, просто за «птичку». Даже генсек, по слухам, не чурался банкетов и баловался ею, не говоря о его любимой дочурке.
     Оставим все это сеечасным историкам - как апологетам, так и противникам страны Советов, и вернемся к повествованию.
    
    * * *
    
    
     Первых, кого встретил Петр Баранов в своем дворе у дома, где он проживал, гоп-компанию, которую мои уважаемые читатели помнят, наверное, по предыдущему повествованию, разве что не было там Володи Кимова.
     - А вот и наш герой-любовник шурует в свои пенаты! - с торжественной помпой объявил Виктор Тищенко, указывая на идущего в стороне Петра Баранова. - Что ты скажешь на это, «волдырь»?
     Так по-свойски называл своего младшего брата Виктор, за то, что брат нигде не работал и находился на полном иждивении их матери.
     Вся компания, состоящая из трех человек, повернула головы в указанном направлении.
     - Что-то ты, Петруха, в последнее время нас и признавать не хочешь. Воротишь нос от своих наилучших товарищей. Друг был нам ситный - стал фраером элитным!
     - Ну, подойди, подойди к нам, Петька, ведь мы не кусаемся, не крокодилы какие-то, - в унисон старшему брату вторил младший.
     - Бросьте вы, браты, прикалываться к Петьке, - одернул их Володя Горбылев: - Давай поздороваемся с тобой, Петр, что ли. Да, а как у тебя дела с твоей Галкой? - в миролюбивом и спокойном тоне обратился он к Петру Баранову.
     - Нехорошо, друг, нехорошо - не моя Галка, потерял я ее навсегда. В общем, рассказывать не хочу - бес попутал! - процедил сквозь зубы Петр, подходя к дворовой компании.
     В данный момент Петр Баранов был не в настроении. Мрачные мысли, как черные тучи в грозу, теснились в его голове. Ему так не хотелось идти домой - ругаться с отчимом, что-то врать и доказывать матери, надеявшейся, что он, ее единственный сынок, наконец-то обретет счастье с Галиной Раткевич.
     - А ты расскажи все как на духу, облегчи душу свою заблудшую! - прогнусавил Виктор Тищенко, перекрестив Петра три раза. Все рассмеялись.
     - Отцепись, Витька, я тебе не кающийся в грехах, а ты мне не святой батюшка. Я не хочу болтать лишнее и кого- то осуждать. Вот у меня здесь есть - Петька хлопнул себя по карману - десять рублей, пошли в гастроном и купим водки да какой-нибудь закуски!
     - Молодец! По-товарищески поступаешь, богатенький Буратино! - воскликнул Вовка Тищенко.
     - У меня тоже здесь что-то имеется! - достал из кармана энное количество денег Володя Горбылев.
     Петр понимал, что делает плохо, что пьянкой не решить возникших неожиданных проблем - все равно они останутся, с какой стороны ни крути, однако, поделать с собой ничего не мог, так как был подавлен разрывом с любимой женщиной.
     Вчерашний вечер провел незримую в его жизни черту - до и после.
     Что будет завтра он не знал, а пока все возвращалось на круги своя. Приятели купили водки и пива, чтобы «замутить ерша», как выразились братья Тищенко, и ушли за гаражи в укромное место от ненужных взглядов. Место это среди дворовых выпивох называлось харчевней «Три пескаря».
     Братья Тищенко всегда объясняли с юморными ужимками несведущему народу:
     - Вот здесь пьют и здесь пьют, а вот здесь... - показывая на топчан, укрытый грязным тряпьем, - с девицами живут!
     Немного погодя к их незатейливой пирушке присоединился третий - Володя Попов.
     Семья Поповых жила в доме, что стоял в том дворе, где любила собираться вся гоп-компания.
     Он был ровесником Петра, чернявый, чем-то похожий на цыгана, но симпатичный, можно сказать, красивый, всегда спокойный, добрый и не суетливого характера.
     К Петру он относился нормально, даже с каким-то непонятным для всех участием.
     После обильных возлияний полилась нехитрая мужская болтовня преимущественно о женском поле.
     Петр, расслабившись, рассказал, что с ним произошло на самом деле.
     - Не надо убиваться, Петька, в жизни всё бывает. Я тебе найду классную деваху, пальчики оближешь! - промолвил, успокаивая Петра, Володя Попов.
     - А любовь, Вовик? Куда её девать? Разве её в одночасье вырвешь из груди, забудешь?
     - Брось ныть, Петруха, только печенку попортишь! Живи и действуй по принципу: «Бей сороку-ворону - руку набьешь, сокола убьёшь», а сопли распускать не надо. Ты не старик какой-то, а парень в самом соку. Ну случилось, ну давай прыгать из-за любви в какой-нибудь колодец, - утешал Володька Попов Петра.'
     - Что ты его утешаешь, как поп на панихиде? А, впрочем, ты и есть поп! Давай я ему выдам хорошо по шее, и он сразу забудет свою цацу длинноносую, - произнёс сильно охмелевший Володька Тищенко.
     - Попробуй только тронь Петьку, волдырь недоделанный! - неожиданно заступился за Петра Витька Тищенко: - Быстро тебе самому шею намылю, и не только шею...
     Братья кинулись друг на друга с кулаками, но два Володи и Петр растянули разодравшихся братьев по сторонам, но Виктор всё же успел рассечь губу своему младшему брату.
     К вечеру Петр Баранов был «на бровях», как говорится в народе. Спиртное придало ему смелости и нахальства.
     Попрощавшись с Поповым и Горбылевым, которые были сильно под градусом, но еще держались на ногах, Петр направился домой.
     Оба брата Тищенко спали на топчане, мирно обнявшись. Володька Попов пошутил, глядя на такую идиллию:
     - Любовь, как в сказке, - храпят «савраски»!
     - А пусть здесь лежат - погода хорошая, чего им сделается, а мы по домам вслед за Петькой! - икнув раза три, промолвил Горбылев Володя.
     На безоблачном августовском небе обозначился лунный серп и отчетливо засверкали звезды.
    
    * * *
    
    
     Александр Иванович сидел за столом в полном одиночестве, так как его родной брат - хозяин квартиры Дмитрий Иванович - был не в состоянии поддерживать его компанию и спал на диване мертвецким сном вдрызг упившегося человека. Александр Иванович, подперев щеки руками, гнусаво выводил песню со слезными причитаниями:

   -Не жди,мать,сыночка любимого:
     Пропал в стороне он чужой.
     Отца у детей нет родимого,
     А к женушке ходит другой...

     Женщины, закрывшись на кухне от надоевшей пьянки и болтовни мужчин, решили просто посплетничать и обговорить между собой семейные проблемы, не предназначенные для ушей своих супругов.
     Вдруг переставший петь Александр Иванович брякнул графином, чтобы налить из него еще водки в рядом стоящий фужер, но Наталья Кирилловна, услышавшая звук булькающей жидкости, выскочила в комнату и вырвала фужер из руки пьяного мужа:
     - Давай, милый, собирайся, пора нам до дому ехать. Хватит тебе «закладывать» за воротник! Видишь, уже и братик твой укатался и спит спокойно на диванчике, а ты все еще не угомонишься, голубчик мой ненаглядный, золотце мое самоварное!
     Александр Иванович, хорошо набравшийся, чертыхаясь и опираясь на плечо своей половинки, как на какой-нибудь костыль, еле поднялся со стула. В прихожей женщины еле собрали его в дорогу.
     Чета Галановых жила в северо-западном районе на другом конце левобережной части города Красноярска.
     Зинаида Ивановна проводила их до автобуса, помогла Наталье Кирилловне затолкать муженька в подъехавший рейсовый автобус и, смеясь при этом, сказала свояченице:
     - Как это они не перегрызлись и не передрались между собой сегодня - удивительно, в каких святцах записать?
     На что Наталья Кирилловна ответила:
     - Твой муженек вырубился от водки раньше, и ему было некогда делать какие-либо разборки. До свидания, Зиночка! Дай бог, чтоб у тебя все было хорошо!
     Они расцеловались, водитель закрыл дверь и автобус тронулся с места.
    
    * * *
    
    
     Когда Петр Баранов соизволил появиться в своих родных пенатах, отчим уже около двух часов, как храпел на диване, а Зинаида Ивановна минут за десять до его прихода легла в постель.
     Петька был под хорошим воздействием алкоголя, но понимал, что обстановка в данный момент не в его пользу и постарался, не включая свет в прихожей, потихоньку снять туфли.
     Однако, его сильно шатнуло и он наткнулся на стул, стоявший в прихожей, чем вызвал шум, на что мгновенно среагировала чуткая Зинаида Ивановна. Она соскочила с постели в ночной рубашке и явилась в прихожую, включив свет.
     - Ай-яй! Где ты так наклюкался, родной мой сынуля? Что у тебя опять случилось, дорогуша? Я не думаю, чтобы Галина могла допустить тебя до такого состояния, ведь она порядочная девушка. Снова взялся за старое, а я так надеялась...
     - Не надо, мама, ругаться, на обстоятельства, против которых я был бессилен, и они оказались непреодолимым препятствием к моему семейному счастью с Галиной Раткевич.
     Петька попытался обнять и расцеловать отворачивающуюся от него Зинаиду Ивановну.
     - А обстоятельство одно - водка, не так ли, сынок? Ложись спать. Утро вечера мудренее. Смотри, Петька, не разбуди Митю. Еще одно «обстоятельство» будет для тебя. Он спит под «турахом», как и ты, пьяный! Бери раскладушку, сынок, и быстрее укладываяся посередине комнаты, а завтра расскажешь, что у тебя там приключилось. Твое диванное место, как видишь, занял Дмитрий Иванович - дышит и храпит, как Везувий какой-то.
     - Что он, пьяный, мама?
     - А какой же? Пьяный! Пьянее не бывает! И ты, мой миленький сынуля, от него недалеко отстал, где тебя только черти носили?
     Увы! Все вышло не так, как хотелось Зинаиде Ивановне. Только Петр Баранов расстелился и разлегся на раскладушке - храп на диване прекратился, и отчим, кряхтя и пыхтя, принял сидячее положение.
     Заметив в сереющем сумраке комнаты раскладушку, он заворчал, заурчал, как медведь, и начал нецензурно громко ругаться, обзывая Петьку всяческими обидными словами, перемежая их отборным трехэтажным матом. Невыдержанность и самодурство вспыльчивого и сварливого характера отчима были общеизвестны как дальней родне, так и ближней, а также соседям по подъезду.
     Особенно его неуживчивый характер проявлялся в быту, когда отчим Петра находился в алкогольном опьянении.
     Был он по настоящему татарской национальности или нет - было неизвестно, по крайней мере, в паспорте не указано. Но Зинаида Ивановна в разговорах с соседями все равно подчеркивала принадлежность его к этой национальности, хотя зазорного здесь ничего и не было. Среди любых национальностей находились как хорошие, так и плохие люди. Дмитрий Иванович был человек законопослушный, всю жизнь работающий, сам по себе не был алкоголиком в полном смысле этого слова, но, как и все, в свободное от работы время любил выпить под хорошую закуску и иной раз на этом поприще перегибал палку, а она, как известно, о двух концах.
     - Опять завелась татарская рожа! Недаром в народе говорят - злой, как татарин! Чего тебе надо от парнишки? Спал бы лучше, - послышался голос Зинаиды Ивановны, спавшей за занавеской на кровати.
     - Ты посмотри, Зинушка, улегся наш телепень пьяный, наверно, где-то шлялся, мазурик, жених долбанный!
     Если бы Петр промолчал, сдержался, как не раз бывало, подладился бы к домашнему сумасброду, то может быть, отчим, сходив в туалет, поворчав, утих и, в конечном итоге, уснул бы на диване.
     Но в Петьке вдруг взыграла злость, возникшая от его сеечасного нестабильного состояния.
     Он стал грубо отвечать отчиму, вступая в нецензурную перепалку с ним.
     За два года отчим отвык от такого поведения пасынка, но все возвращалось на круги своя. Дмитрию Ивановичу вконец надоела словесная, нецензурная перепалка с Петькой и он перешел к активным действиям.
     Соскочив с дивана, он перевернул раскладушку вместе с Петькой на пол.
     Зинаида Ивановна, поднявшаяся с кровати, стала увещевать мужа:
     - Что ты делаешь, Митя? Совсем обалдел, старый дуралей!
     Разозленный Петька, соскочив с пола, ухватил за шею одного из стоявших на серванте фарфоровых гусей, подаренных Натальей Кирилловной и со всего маху треснул по голове отчима. Голова гуся осталась в Петькиной руке, а все остальное после удара по голове отчима загрохотало где-то по полу.
     Отчим в ответ попытался ударить пасынка, но тот мгновенно и цепко ухватил запястья отчима, не давая его рукам свободно двигаться.
     Зинаида Ивановна закричала:
     -Караул!
     И полезла разнимать дерущихся. Она втиснулась между мужем и сыном, получая скользящие удары по голове с той и другой стороны, мешая прицельным Петькиным ударам.
     Дмитрий Иванович не растерялся в сложившейся ситуации и, воспользовавшись невольной помощью своей супруги, зацепился зубами за кончик носа пасынка.
     - Нос, нос отдай! - взревел Петька, стараясь отодрать голову отчима от себя.
     Зинаида Ивановна прилагала нечеловеческие усилия для освобождения носа своего Петруши из сжавшихся на нем челюстей мужа. Одной рукой она ухватила мужа за подбородок, а другой за верхнюю губу.
     После невероятных усилий ей удалось разнять челюсти мужа.
     Петька сразу ухватился рукой за поврежденный кончик носа, а отчим отступил к дивану и плюхнулся на него всей массой, тяжело дыша.
     - Одевайся, сынок, и уходи быстрее. Я позвоню своей подруге Нине, чтобы она тебя приютила, а там дальше подумаем, что нам делать и как найти выход из создавшегося неприятного положения.
     Петр быстро собрался и поцеловал Зинаиду Ивановну в щёчку. Мать сунула в правый карман Петра две двадцатипяточные купюры.
     - До свидания, мама, не беспокойся обо мне, я мальчик взросленький и сам разберусь в своих проблемах.
     Петр быстро вышел, захлопнув за собой дверь.
     Зинаида Ивановна залилась слезами. Она повернулась к мужу, молча сидевшему на диване, и, всхлипывая, промолвила:
     - Что, добился, идол, своего - выгнал парнишку на улицу?
     - А нечего ему было хвост задирать выше малярной крыши! Ты посмотри, Зинушка, какую гулю твой парнишка набил мне на голове, и под глазом у меня фингал расцветет лилией к утру точно. Пусть радуется, что я милицию не вызвал, а то быстро загремел бы у меня в места не столь отдаленные!
     - Еще такого чуда нам и не хватало - посадить собственного ребенка за решетку. Ты уж лучше помолчи и ложись спать. Сам первый начал скандал. Смотри, не выдержала душа поэта. Да что с тобой разговаривать, с пьяным сумасбродным дуралеем!
     Зинаида Ивановна выключила свет в прихожей, скинула халат и легла на койку. Еще долго из-за ширмы слышались ее всхлипывания и причитания. А Дмитрий Иванович, как ничего не бывало, задавал храп во всю «ивановскую».
    
    * * *
    
    
     Петр Баранов остановился в раздумьях: «Куда идти? Что делать? Как хорошо было с Галиной, со своей женщиной! А сейчас что?»
     Он подошёл к большому тополю, который рос почти в центре двора, и опёрся спиной на его могучий ствол. Листья чуть-чуть шелестели и отливались каким-то медно-серебристым цветом в ярком сиянии луны. В августовской сибирской ночи небо выглядело, как сказочное одеяло со сверкающими огоньками больших и маленьких звездочек. Август - месяц падающих звезд. Петр старался разглядеть хоть одну такую звезду и загадать желание, а желание у него было одно - помириться со своей любимой.
     «Как она там, мой Галчонок? Что она чувствует сейчас? Неужели все канет в лету и забудется и наша любовь, и наши серьезные намерения? Какой же я дурак безмозглый, не сдержался, ударил в грязь лицом и перед ней, и перед ее близкими».
     Не в первый раз ругал и стыдил Петра Баранова его внутренний голос - голос совести. Вдруг со стороны гаражей послышались шаги. Кто-то входил во двор. При серебристом сиянии луны Петр различил и узнал фигуры братьев Тищенко. Он быстро спрятался за толстый ствол тополя. Ему было сейчас не до встречи с задиристыми братьями и очень хотелось побыть наедине с собой.
     Старший Виктор тянул младшего брата за руку, приговаривая:
     - Шевели броднями, Волдырь.
     А Володька не пел, а орал песню из репертуара «А-ля Одесса»:

     -Я уголовник Паша,
     Ношу в штанах наган.
     Люблю девчонку Дашу,
      Весёлый я пацан.
С припевом:
     -Одесса,ах,Одесса,
      Каштановы аллеи.
     Я-вор большого веса:
     Должны мне все евреи.

     Его ор далеко разносился в тихой августовской ночи, мешая спать жителям ближайших пятиэтажек.
     С балкона четвертого этажа на братьев вылили ведро холодной воды. Мокрые, нецензурно ругаясь, они заскочили в свой подъезд, сильно хлопнув дверью, не заметив Петра, стоявшего за толстым стволом раскидистого тополя.
     Петр Баранов позавидовал братьям Тищенко, которые, проспавшись в так называемой харчевне «Три пескаря», взяли направление домой, то есть в свои родные пенаты, в отличии от него, не имевшего в данный момент крыши над головой.
     Братья жили в трехкомнатной квартире со своей матерью. Отец их умер лет за шесть до описываемых событий. Оба были холостяками, хотя Виктор встречался с одной красавицей-блондинкой. Перед свиданием с ней он два дня не пил, наводил тщательный лоск в дорогой парикмахерской и на некоторое время выпадал из дворовой гоп-компании.
     Младший брат - Владимир вел беспорядочный образ жизни и часто приводил домой с местного ресторана «Восток» нетрезвых девиц легкого поведения. Когда это случалось, а случалось частенько, то Виктор спал на диване в зале, уступая совместную с младшим братом комнату.
     После каждого такого мероприятия у Володьки возникал конфликт с матерью, но, в конце концов, она все прощала своему младшенькому любимцу. Да и что она могла поделать, ведь сын ее уже был вполне взрослый мальчик.
     Однако вернемся к нашему герою.
     В настоящее время его одолевали невеселые мысли, как шекспировского героя датского принца Гамлета: «Быть или не быть - вот в чем вопрос!»
     К тете Нине Барабанщиковой он и не собирался идти. Просить ночлег у нее ему было просто стыдно. Ведь он уже был у нее сегодня утром - занимал деньги. Зинаида Ивановна обещала перед уходом Петьки из дома, что позвонит ей насчет сына, но, видать, за ссорами и раздорами со своим мужем, забыла, а может, постеснялась тревожить подругу в ночное время после отработанной ею смены в ресторане. Она отлично знала Петьку и надеялась, что он переночует у кого-нибудь из своих товарищей, как не раз бывало после ссор и разборок с отчимом.
     Петр Баранов еще постоял у тополя в невеселом раздумье:
     - Куда-куда податься - кого найти, кому отдаться? Кому я нужен на ночь глядя? Выгнал хрен старый, как собаку! Нет ни любимой, ни жилья! Кто я есть в этом жестоком и непростом мире?
     В таком невеселом настроении, разговаривая сам с собой, Петр двинулся по направлению к проспекту «Красноярский рабочий». Он вспомнил одну давнюю знакомую, с которой встречался до связи с Галиной Раткевич. Та знакомая жила с сынишкой семи лет от роду недалеко от места, где сейчас находился Петр. Перейти проспект сразу ему помешал милицейский «бобик», который медленно катился по правой от Петра стороне дороги. Он спрятался за столб и переждал, когда проедет милиция, быстро перебежав на другую сторону проспекта.
     Петр направился к длинному пятиэтажному дому, сложенному из красного кирпича.
     Он подошел к нужному ему подъезду и поднялся на третий этаж, очень долго звонил в одну из дверей на площадке, пока она не открылась.
     Перед Петром предстала тридцатилетняя особа женского пола в наспех накинутом на голое тело халатике и домашних тапочках. Зевая, она изумленно произнесла:
     - Ба! Баранов, да собственной персоной? Прямо какое-то явление Христа народу! Что это, друг ты мой разлюбезный, вдруг вспомнил обо мне, иль привиделся мне во сне? Наверное, туго тебе пришлось с горячо любимой? Решил посадку сделать на запасной аэродром, а им являюсь я.
     - Светуля, пожалуйста, не иронизируй! Подрался я с отчимом. Выгнал он меня, чуть не откусив мне кончик носа. Я, как мышка в норке, буду тихо, очень тихо лежать и не побеспокою ни тебя, ни твоего сына, Светуля.
     - Знаешь, Баранов, мне тихих мышек не надо, а подавай нормального, живого мужика, но не с голым вассером! У меня не ночлежка - показывай билет в виде жидкости «от бешеной коровки», а к ней что-нибудь вкусное дефицитное - и заходи до раю - обмою, приласкаю!
     - Нет у меня в данный момент ничего, кроме себя, Светуля. Разве утром что-либо раздобуду, а сейчас глухая ночь, где я чего возьму?
     - Вот утром, Баранов, и приходи!
     - А куда я сейчас пойду?
     - А иди к ней. Сколько раз проходил со своей куклой длинноносой под ручку около, не замечая меня в упор. А сегодня надо же, вспомнил! Иди туда, откуда пришел. И она резко захлопнула перед Петром дверь, чуть не прихлопнув ему пальцы правой руки, если бы он быстро не убрал их со стояка дверного проёма.
     - Вот свинья свинья и есть, сколько я на неё потратил, не пересчитаешь. Недаром мужики дали ей кличку хрюкающего животного!
     Петр Баранов направился обратно в свои дворы, рассуждая чуть ли не вслух, не замечая ни теплой, такой прекрасной августовской ночи, ни луны, ни сверкающих на небе звёзд. Проходя мимо крайнего подъезда противоположной от его дома пятиэтажки, он неожиданно наткнулся на парня, курившего возле него. Парень окликнул Петра - тот вздрогнул и как бы пришёл в себя.
     - Ты что, Петька, рехнулся? Разговариваешь сам с собой. Что случилось? Ты, случаем, не помешался, а то у меня в психушке санитар есть знакомый - определю по блату на ночлег и довольствие, - сказал довольно серьёзно и официально парень, сверкая озорными искорками в своих черных очах.
     Петр остановился, узнав недавнего своего товарища и собутыльника Володю Попова.
     - Что случилось, Петр? Почему ходишь по ночам? Разговариваешь сам с собой. Выкладывай, друг, а я послушаю!
     Они уселись на лавочку возле подъезда. Владимир вытащил пачку сигарет и дал закурить Петру.
     Володя, слушая рассказ Петра, пускал дым кольцами, да так ловко, что они уходили в безветренный августовский ночной воздух по спирали ровными рядами.
     Когда Петр Баранов окончил свой рассказ о том, что с ним до встречи со своим товарищем приключилось, Попов Володя, кончив забавляться выпуском колец, ответил Петру:
     - Что же, друг, я человек добрый и тебя выручу. Хорошо для тебя, что я вышел покурить на свежий воздух в ночь - не спалось мне. На балкон выходить не стал. Не захотел скрипеть балконной дверью, чтобы не разбудить младшего брата с женой, сладко спящих в зале на раскладном диване. Все. Идем со мной и никаких возражений от тебя не принимаю.
     Семья Поповых жила на четвертом этаже в обычной типовой двухкомнатной «хрущевке». Комнаты были проходными. Составляющими общую площадь квартиры были также прихожая, совмещенный с ванной санузел, кухня и балкон. Вторая комната-двенадцатиметровка была перегорожена стенкой из полкирпича посередине. Из нее получилось две шестиметровые комнаты с двумя входными дверями.
     Мама Владимира умерла сравнительно недавно до описываемых здесь событий от какой-то неизлечимой болезни. Несколько дней назад отмечали сорок дней со дня ее смерти.
     Отец Володи за два года до смерти матери ушел в другую семью и жил где-то в «Черемушках» - так называется один из микрорайонов Красноярска, кстати, типовое название того времени в большинстве городов Советского Союза, произошедшее от названия столичных московских «Черемушек».
     Володя Попов от работы получил в районе поселка «Энергетиков» отдельную гостинку-двенадцатиметровку со всеми удобствами.
     У него были еще младшие брат и сестра.
     Средний брат Валерий недавно женился и в данный момент жил с молодой женой в гостинке своего старшего брата, а сам Владимир перебрался в родительскую квартиру и жил вместе со своей младшей сестрой Татьяной на правах как отца, так и матери.
     Татьяна, которой не было и семнадцати, не дождавшись сорока дней от смерти матери, укатила с женихом в Москву знакомиться с его предками, по выражению самой Татьяны.
     Произошла бурная сцена со старшим братом, который, конечно, был против. Жениха он предупредил:
     - Смотри, Игорек, если обидишь Таньку, то я тебя везде достану и убью, ведь она еще несовершеннолетняя!
     Володя завел Петра в квартиру, приложив палец к губам, и включил свет в прихожей. Переобувшись в тапочки, он провел своего приятеля через зал, в котором спал на раскладном диване с молодой женой его брат Валерий, в темную комнату и показал на кровать, находившуюся там:
     - Ложись, друг, отдыхай, а завтра, верней, сегодня будет день - будет пища.
     Хозяин удалился в другую комнату с окном.
     Петр, раздевшись, улегся на кровать и мгновенно уснул, устав от всех своих приключений.
     В права входил новый, воскресный августовский день. Утренние лучи солнца позолотили дворы, отражаясь в стеклах домов. С отрогов Саянских гор на чашу города надвигалась громада черных грозовых туч. Где-то вдали сверкали червячные отблески молний. Периодически слышались глухие звуки грома. Душный застой сменил усиливающийся бродяга-ветер, стучавший в стекла окон, нёсший прохладу и перемену погоды.
     Валерий поднялся с дивана и, накинув халат на голое тело, зашёл в светлую комнату к старшему брату. Он легонько прикоснулся к плечу Владимира. Тот вздрогнул и открыл глаза.
     - Что тебе надо, Валерка? - спросил он.
     - Послушай, Вовик, а кто у тебя в темной комнате ночует? - вопросом на вопрос ответил младший брат.
     - Петька там Баранов, друг и приятель мой. У него проблемы с отчимом, ему негде ночевать, да и с невестой у него полный облом. Ты знаешь, Валерка, как у нас с батей родным было, когда он из нашей семьи отваливал. Так он нам родной, а у Петра отчим, а это намного хуже. Что ты, Валерка, будешь сегодня делать?
     - А ничего такого, брат, особенного – отдыхать, - ответил Валерий: - В какую-нибудь киношку с Валечкой закатим. Может быть, в кафе вечером сходим, пожертвую на святое дело отдыха этак 25 - 30 рублей. Всё же праздник - Спас яблочный, да и денек воскресный, в общем, развлечемся, потанцуем.
     - Знаешь что, Валерка, съезди-ка ты со своей Валюхой в «Энергетики». Пусть она уговорит подругу свою закадычную Галину, чтобы она согласилась и приехала сюда. С ней и познакомим Петрушу. Она разведенка, а Петьке я обещал, что познакомлю его с красивой девахой. Я её видел - симпатичная девка и звать её, как бывшую невесту Петра. Будем лечить Петрушу - вышибать клин клином. Сестры нашей сейчас нет, мешать некому. Вышивает наша Танька по Москве. Можно здесь погулять на славу без всяких кафе. Тем более, видишь, какая погода намечается на сегодняшнее воскресение - гроза с ливнями.
     Пока братья шептались в комнате Владимира, Валентина - жена Валерия - поднялась с дивана, вслед за своим мужем привела себя в порядок после сладкого морфея, приготовила на кухне завтрак и позвала братьев к столу.
     - Иди, Валерка, иди, а я не хочу. Мы после с Петром, что-нибудь сварганим поесть. Делай, как я тебе сказал. Уважь старшего брата.
     Позавтракав, молодожены сняли в прихожей с вешалки зонтик и ушли, захлопнув за собой входную дверь.
     Петр проснулся от сильного грохота. Вовсю бушевала непогода. Почти не переставая, сверкали молнии, а за ними с рычанием раздавались громовые удары. Шум ливня доносился и до тёмной комнатки, где лежал уже проснувшийся Петр Баранов. К нему в спальню зашел уже одетый Владимир.
     - Вставай, лодырь! - весело произнес он: - Поздравляю тебя с грозой и таким долгожданным дождиком!
     - Да это не дождь, а целый ливень, - отозвался с постели Петр.
     - Ну ты и спишь, Петруша, скоро полдень наступит! Видать, намаялся вчера, бедолага?
     Петр, тяжело вздохнув, поднялся с постели и пошел в туалет.
     Владимир подал ему полотенце и, показывая на зубную щётку, произнёс:
     - Если есть у тебя такая необходимость, вот ей чисти зубы.
     Обиходив себя, Петр Баранов вышел из туалета и сел в комнате на неубранный несобранный диван.
     Владимир подошёл к Петру и, положив свою руку на его плечо, сказал:
     - Я сейчас в гастроном и куплю какого-нибудь лекарства, чтобы мы пришли в нормальное состояние и в хорошее настроение после вчерашнего. Нос выше крыши, Петруша, ситуация у нас под контролем! Присмотри за картошкой - варится на плите в кастрюле.
     - А ты, Вовик, не промокнешь? Дождь, как из ведра, хлещет. На вот от меня двадцатипятку, - Петр вытащил купюру достоинством в 25 рублей, которую дала ему мать, и отдал Попову.
     Володя накинул на себя болоневый плащ с капюшоном и вышел на площадку, прикрыв за собой входную дверь.
    
    * * *
    
    
     В то время по указу правительства высокоградусные спиртовые напитки, к которым относились спирт, коньяк и водка, в воскресный день не продавались. Разрешалось продавать только алкогольную продукцию не свыше двадцати градусов: вино, ликеры, шампанское, разные шипучки и пиво. Водка в воскресенье продавалась из-под полы и являлась искусственным дефицитом. Спекулянты разных мастей набивали свои карманы, пользуясь указом правительства. К вечеру наживой становилась не только водка, но и вино.
    
    * * *
    
    
     Пока Володя Попов ходил в гастроном, Петр у окна наблюдал за разбушевавшейся стихией. Деревья гнулись под напором ветра, обрывавшего листву и ломавшего ветки. Иногда он выходил на кухню и следил за картошкой. Наконец, ткнув вилкой в одну из картофелин и убедившись, что она сварилась, он выключил плиту.
     Снова заняв место у балконного окна в комнате и наблюдая за безумством стихии, Петру вспомнились строки из старинной песни о Ермаке - покорителя Сибири:
     "Ревела буря, дождь шумел,
     Во мраке молнии сверкали
     И беспрерывно гром гремел,
     И ветры в дебрях бушевали..."

     Петр Баранов в ожидании хозяина квартиры не отходил от окна. Его притягивала разыгравшаяся за окном непогода. Она как бы олицетворялась в душе его с мрачными думами и ненастроением.
     Наконец, послышался щелчок замка, входная дверь открылась и в прихожей затопало множество ног
     Петр обернулся.
     В комнату вошел Владимир и его брат с супругой, какая-то незнакомая женщина с ребенком и наш старый знакомый Владимир Горбылев.
     Женщины разложили мокрые зонты на полу в углу комнаты для просушки и взялись прихорашиваться перед трюмо, находящимся здесь же в зале.
     Горбылев подошел к Петру и поздоровался за руку.
     - Поздравляю тебя с праздником!
     - С каким еще праздником, друг?
     - А разве ты забыл? Конечно, со Спасом яблочным! - ответил Петру Володя Горбылев.
     - Вот и хорошо, значит, собрались мы не по пустому поводу, - добавил к словам Горбылева хозяин квартиры: - Знакомься, Петруша - это Галина, а это ее дочурка Машенька, смотри, какая она куколка красивая! Сколько же тебе годиков, птенчик ты наш миленький?
     - Пя-а-ать, - протянула Машенька своим ангельским голоском.
     Петр Баранов подошел к Галине и поцеловал ей ручку.
     - Эффектно, - раздался голос Горбылева.
     Галина засмущалась и тихо назвала свое имя.
     - Ой! - всплеснула она руками и побежала помогать Валентине и Валерию, которые занялись приготовлением праздничного обеда на кухне.
     - Давайте раскладывать стол, мужики, пока там Валерка с девчатами колдует на кухне, а Машенька нам поможет, да, Машенька?
     - Да, дядя Вова! - запрыгала, захлопав в ладошки, обрадованная Машенька.
     - А хороша ее мама, как ты на это смотришь, друг Петр?
     - А никак, Володька, - ответил Попову Петр Баранов: - Непостоянство ведет к непорядку, так говорили древние, и я здесь ничего не выдумывал.
     - Ой-ой, как красиво он заговорил! - обращаясь к Горбылеву, молвил Владимир Попов: - Как ты считаешь, Вовик, не дурак ли он?
     - Я в амурных делах профан и мне моя свобода еще не надоела, а, если честно, то все беды и страдания мужикам приносит женский пол! - ответил Володя Горбылев.
     - Все ясно с тобой, Горбылев, ты женоненавистник. Интересно, а что ты будешь делать, когда твоей матери не станет?
     Через час все было готово и стояло на столе. Стол не изобиловал изысканными яствами, но смотрелся аппетитно и вполне достойно. В середине стола стоял главный атрибут праздника - большая рукотворная ваза, полная крупных краснобоких яблок и литровой банки меда.
     Хозяин сел во главе стола, а Галина оказалась между Петром Барановым и Володей Горбылевым. Брат хозяина квартиры Валерий со своей Валентиной сидели по другую сторону стола, усадив между собой Машеньку, которая успела вымазать свои пухленькие щечки медом и усердно мусолила кусочек яблочка в своем маленьком ротике. Как все маленькие дети, она не могла сидеть на месте - крутилась, как юла.
     Володя Горбылев и Петр наперебой ухаживали за своей прекрасной соседкой, то попеременно подкладывая еду, то подливая в фужер портвейнчику, купленного в ближайшем гастрономе.
     Галина краснела от смущения, но видно было, что ей нравилось ухаживание кавалеров, и она благосклонно воспринимала их.
     Владимир Попов не вмешивался, считая, что здоровая конкуренция в лице Горбылева как-то подстегнет Петра и выведет его из мрачной депрессии, возникшей в результате вчерашних и позавчерашних цепочек негативных явлений, давивших на психику Баранова.
     Галина все больше раскрепощалась и сама стала ухаживать за мужчинами, но все заметили, что она уже выбрала объект своего внимания. Ей больше нравился Петр Баранов, тем более внимание к нему было подстегнуто заранее ее закадычной подругой детства Валентиной.
     За Горбылевым она ухаживала просто из обычной вежливости.
     Раза два она вставала из-за стола, чтобы обтереть щечки и ротик своей маленькой дочурки. В конце концов, она уложила ее на койку, на которой ночью спал Петр Баранов, объявив подгулявшему собранию, что ее Машенька утомилась и ей нужно поспать.
     Горбылев всё больше пьянел, так как пил больше всех, и Попову Володе приходилось его всё время одергивать за сквернословие, которое нет-нет да и проскальзывало у него по пьяной лавочке.
     Наконец, хозяину надоело, и он выволок его из-за стола, препроводив в туалет, где окатил голову гостя холодной водой, склонив её над ванной.
     Пока хозяин проводил необходимые Горбылеву процедуры для отрезвления, за столом не теряли времени зря. Валентина, крепко обняв мужа, уселась ему на колени и провела сеанс правильных, по её мнению, поцелуев взасос.
     Галина же вложила свою изящную ручку в руку Петра, прижимаясь своим крепким телом к телу Петра Баранова. Тому ничего не оставалось делать, как выдерживать все усиливающийся напор осмелевшей и повеселевшей от вина партнерши.
     Володя Попов, вышедший из ванны, где он проводил водные процедуры своему тезке, всплеснул руками:
     - Надо ж, какая идиллия! Прямо голубки воркуют! А вот вина на столе почти не осталось. Слушай, Петр, а ты что, как истукан, не отвечаешь на ласки Галюхи? Она ведь и обидеться может!
     - Да я чего... Я ничего... - ошалело промычал Петр в ответ на упреки хозяина квартиры.
     А Володьке Горбылеву, мало-мальски протрезвевшему после водных процедур, Попов приказал:
     - Сбегай, Вовка, в гастроном - вот тебе деньги, подкупи винца, пожалуйста! Если оно кончилось или если его успели разобрать, то потихоньку подгреби к Любаше с хлебного отдела, подруге моей Розочки, она тебе купит портвейнчику в винно-водочном отделе. Наверняка, они оставили у себя в загашнике энное количество бутылок для перепродажи в вечернее время.
     Петр порывался дать, как помнит мой уважаемый читатель, последнюю купюру достоинством в двадцать пять рублей, данную ему Зинаидой Ивановной, его матерью, но Володя Попов отказался, заявив, что денег у него предостаточно, а вот Петьке эта купюра в дальнейшем сама пригодится.
     После того, как Горбылев ушел по заданию Владимира, Валентина и Галина принялись мыть на кухне старую посуду и готовить стол к продолжению праздничного банкета.
     Валерий услужливо помогал женщинам в их нелегком, рутинном домашнем труде.
     - Смотри, Петр, гроза ушла и солнышко засияло, радуя нас своими ласковыми лучиками уходящего от нас лета. Ты помнишь Николая Зарьянова?
     - Конечно, помню, друг!
     - Так вот, Петруша, исполнилось вчера ровно пять лет, как расстреляли его, сердечного, по приговору суда, короче, дали «вышку», а за что? Жаль, парень был нормальный, веселый, а главное, друг хороший и надежный, таких сейчас днем с огнем не отыщешь. Я как приду к его матери Ксении Владимировне, так она вытаскивает похоронку, то бишь свидетельство о смерти, так и заливается вся слезами. А мне-то как тяжело, ведь друг закадычный был. Тот гаденыш, которого он замочил, сам его спровоцировал. Споил невесту его, Жанку, и пьяную уложил с собой в постель. А ведь она, стервоза, была задушевной подругой моей Розочки и могла бы спасти Кольку от «вышки», однако, не захотела. Говорят, у нее пацан от того хмыря. Давай выпьем за Колькину невинную душу, загубленную на женском, таком непостоянном любовном фронте.
     Петр разлил из бутылки, стоявшей на столе, остатки вина в два фужера и промолвил при этом:
     - А я, друг ты мой любезный Володя, где-то читал, что за кордоном не дают «вышку» - отменили, хоть что бы там ни натворил, а у нас больно суровые законы в стране - лютует Фемида.
     Друзья, не чокаясь, молча выпили.
     Володя Попов, от природы очень сентиментальный, вытер навернувшуюся на глаза слезу.
     Он подошел к дивану и снял висевшую на ковре цыганскую гитару.
     Вернувшись на место, Володя запел душевную песню под аккомпанемент гитары:

      -Оступились ребята на воле -
     Под"ментовский"попали"аврал".
     И хозяин, как травку из поля,
       Их в"силосную"яму убрал.
     С припевом:
     -Помолись за меня, мать родная,
     Чтобы выжил на зоне твой сын.
     Ты тоскуешь и плачешь, я знаю,
       У тебя я на свете один.

     От музыкального номера в исполнении хозяина квартиры в темной комнатке проснулась Машенька и, очевидно, испугавшись чего-то в темноте, заплакала. Галя, слушавшая на диване песню, быстро соскочила с него, подбежала к кровати, на которой спала ее дочурка, и взяла Машеньку на руки.
     Владимир Попов сразу же прекратил пение и игру на гитаре, повесив ее на место.
     Через несколько минут раздался звонок.
     - Это точно Горбылев! И где это он так долго пропадал? Его только за смертью посылать, - сказал Владимир: - Валерка открой, запусти гонца.
     - А вот и я собственной персоной с целым арсеналом красноты, - с порога объявил Горбылев.
     - Где тебя носило, Горбыль? - задал Валерка вопрос.
     - Как где? Пока очередь отстоял, а затем еле отделался от липучих братьев Тищенко. Хорошо что выручил Володька Кимов, оказавшийся в гастрономе. Пока он с ними болтал, я - шмыг и улизнул из их поля зрения. Машеньке я конфеток принес, не карамели какой-то, а шоколадных - «Белочки».
     Солнце давно склонилось к закату. Наступивший после грозы вечер посвежел.
     Валерий и Валентина, забрав Машеньку, уехали домой.
     По соседству с их домом, в котором находилась гостинка, жила мама Галины - Пелагея Степановна. Галя попросила свою подругу отвезти Машеньку к бабушке.
     Пирушка же в честь праздника подходила к банальному финалу.
     Горбылев, уткнувшись лицом в рядом стоящую полупустую салатницу, храпел напропалую.
     Галина с раскрасневшимся лицом от выпитого вина сидела на коленях Петра Баранова, обняв его обеими руками за шею, прижимая его голову к своей объемной груди.
     В это время Володя исполнял под гитару одну из своих любимых песен:

     -Вот вам Ванинский порт,
      Снег,мороз и метели.
     Ледяные колымские дали.
     А лютует здесь зимушка
               даже в апреле,
       И чего только здесь
               не видали...

     Допев до конца свою любимую песню, хозяин поднялся со стула и, повесив гитару на место, объявил:
     - Хватит лизаться! Минуточку внимания! А не послать ли нам гонца за бутылочкой винца, - и, указав на Горбылева, рассмеялся: - Орел! Но точно не горный, похоже, что подгорный!
     - Да уж точно орел, но не тот, что в высь летает, а тот, кто горы удобряет! - добавила к сказанному Галина.
     - С меня хватит на сегодня! Завтра мне предстоит улаживать большую-пребольшую проблему, и ты отлично, друг мой разлюбезный, о ней знаешь. Продолжение банкета может меня довести до полного цугундера, - возразил на предложение хозяина Петр Баранов.
     - Тогда помоги мне, Петр, выпроводить дублера твоего из хаты, чтобы не мешал вам проводить ночку под покровительством мадам Венеры.
     Мычащего, что-то бормочущего Володьку Горбылева разом подняли из-за стола. Галя обтерла салфеткой его лицо от остатков салата. В прихожей его с трудом обули.
     Перед уходом из квартиры Владимир Попов сказал Петру с Галиной:
     - Вы здесь располагайтесь, как дома, но не забывайте, что находитесь в гостях!
     Галина с веселой искоркой в глазах ответила на шутку хозяина, обернувшись к Петру:
     - Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?
     - Постельное белье в шкафу. Я, как вернусь, заведу будильник на полседьмого утра. Мешать вам, друзья разлюбезные, не буду. Совет вам да любовь!
     Владимир взвалил на плечи обвисшего, как тюфяк, тезку и потащил его вниз по лестничной клетке. Петр захлопнул за ним входную дверь.
     - Далеко ли тащить ему тело Горбылева? - спросила Галина Петра.
     - Дотащит, благо он живет в этом же доме, через подъезд. Помучается, правда, немного, втаскивая его на пятый этаж. Володя Попов парень сильный, выносливый - справится, - ответил Петр Баранов своей визави.
    
    * * *
    
    
     - А что, у хозяина разве нет подруги? - спросил Петр Баранов Галину.
     - А ты не переживай, зайчик мой, - погладила она его по щеке. - Попов свою Розочку ждет не дождется из пионерского лагеря, любит до сумасшествия. Она уже третий сезон из лагеря вылезти не может. Нравится ей там, видно, пионервожатой работать, что даже женишка своего забыла. – Рыжая патлатая пионервожатая, - добавила к сказанному, смеясь, Галина. - Я ему приводила одну из своих подружек Раечку, так он нас обеих выгнал. До сих пор мне этот форс-мажор подружка вспоминает при встрече, в глаза стыдно смотреть, как будто Розочка его там только и делает, что честь по-пионерски отдает.
     И Галина подняла правую руку, повторив жест, принятый у пионеров в советское время.
     - Я что-то не верю в ее пионерскую добродетель. Ладно об этом! Я в ванную иду, принесешь мне шампунь, мальчик мой ненаглядный? Возьмешь в моей сумочке, специально припасла заранее для знакомства с тобой. Мне его Танькин хахаль из Москвы привез. Говорил, что шампунь французский, еле достал по блату в «Березке».
     Петр извлек из ее сумочки красивый флакон и уселся на диване, ожидая приглашения своей новоиспеченной подруги. «Что делать?» - грызло Петра изнутри его первое «я». Зачем-то ему вспомнилось название известного романа Чернышевского, ассоциирующееся с его внутренним вопросом. «Ведь я свою настоящую любовь заменяю фальшивой, и любовью её не назовешь - блуд ей название. Не поддавайся панике, друг, действуй, как надо, и ни о чем не думай» - раздался второй голос в противовес первому.
     Вспомнился Павел Иванович, с которым он когда-то познакомился в больнице, будь она не ладна! Его выражение средневекового рыцарства: «Делай, что надо делать, а там, что будет, то и будет!» Петр хорошо запомнил.
     Петр махнул рукой, соглашаясь со вторым голосом, пересиливавшим первый - голос его совести.
     - Петя! - раздался требовательный голос Галины: - Помоги даме сердца своего - потри спинку!
     Петр открыл дверь и замер, как столб, от волнения. При ярком свете лампы к нему стояла боком вся в мыльной пене обнаженная крепкотелая женщина, показавшаяся ему Венерой, выходящей из морской пены, как на полотне в картинной галерее, заинтересовавшем его когда-то. Наклонившись, она промывала веер густых каштановых волос, спускавшихся через её округлое, роскошное, красивых форм плечо и почти достигавших полных и крепких, как орех, ягодиц. Объёмные, весьма соблазнительные груди, украшенные большими ярко-розовыми сосками, висевшими вниз, колыхались от движения моющей себя ундины (ундина - сказочное существо женского пола, живущее в воде и вступающее в любовную связь с людьми; здесь и далее прим. автора). Галина, промыв водой глаза от мыла, повернула свою голову в сторону остолбеневшего Петра и произнесла нежным, ангельским голосом:
     - Ну, что ты, зайчонок, встал, как вкопанный, подавай шампунь, снимай одежду - и ко мне, в ванну, возражений не принимаю! Успокойся, медвежоночек, не волнуйся - голой бабенки не видывал - не поверю! Давай поможем друг другу помыться - и в постельку. Здесь в ванне никаких эксцессов я не допущу - только мыться.
     Сильно возбуждаясь при прикосновении к телу Галины, Петр порывался целовать и прижимать её, но она все время отклонялась от поцелуев и выворачивалась от него.
     - Не сейчас, не сейчас - подожди, будь послушным, хорошим пай-мальчиком и все у нас будет «абгемахт», как в лучших домах Лондона и Парижа, - шутливо коверкая ударения в названиях известных европейских столиц, Галина со смехом отбивалась от надоедливых наскоков партнёра, в то же время ещё больше дразня и заигрывая с ним.
     Она оказалась редкостной чистюлей. Тщательно промыв тело своего партнера от головы и до пяток, Галя даже заставила его чистить и полоскать зубы.
     После таких процедур Петр, еле переведя дух, промолвил, смеясь:
     - Дорогуша, ты меня начистила, как медный пятак, так что у меня пропало всякое желание, которое испытывает голый мужик по отношению к обнаженной женщине.
     - Милый мой медвежоночек, я почистила твой светильник, я и зажгу его, ты уж поверь мне. Пошли стелиться, а то, не дай Бог, принесёт Попова в момент, когда мы гарцуем с тобой по квартире, в чем мать родила, одетые голой правдой, как Адам и Ева в былинные времена в раю, уже отведавшие «яблоко искушения», навязанное им, каким-то змеем-искусителем, тоже былинным! Давай и мы освежим ротики свои яблочками, оставшимися от праздника яблочного Спаса.
     Партнёрша Петра, как оказалось, была женщиной с большим сексуальным опытом, и Петр Баранов был у неё далеко не первый мужчина.
     Постелив чистую простынь и одев на одеяло белоснежный пододеяльник, а на подушки наволочки , она полностью взяла командование «парадом» на себя. Галина своим роскошным телом сначала согрела тело Петра, а потом обцеловала его в разных местах и зажгла светильник желания Петра до высшей точки возбуждения. Петр, сильно возбудившись, сразу перехватил инициативу в свои руки, уложил партнершу на спину и прильнул к её теплому женскому естеству, почувствовав, что попал в рай наслаждения. Галина охнула и, извиваясь в его объятиях, как змея, застонала.
     Петру же показалось, что он занимается сексом не с этой Галиной, которая находится под ним в сей момент, а с другой, единственной и любимой Галиной Раткевич. Милый образ её в сознании возбуждал Петра ещё больше в эту страстную и бурную ночь в объятиях неистовой партнерши.
     Ранним утром Петр Баранов проснулся от звонка будильника, очевидно, заведенного Володей Поповым. Петр не мог вспомнить, когда вернулся хозяин квартиры. Еле расплющив очи от короткого и тяжелого сна, скорее, забытья, он сразу и не понял, где находится и что с ним, а когда понял, то подумал, задавая самому себе очень непростые вопросы: «А зачем я здесь с чужой и ненужной мне женщиной? Зачем эта грязная связь, как и все, что произошло со мной за выходные, такие сложные дни?»
     Петр отстранился от обнимавшей его сонной партнерши, не реагирующей на звонок будильника, и вылез из-под одеяла.
     Он нашел в беспорядке раскиданной на полу одежды свои плавки, надел их и направился в ванную комнату. Там он по-военному быстро собрался и уже полностью одетый начал будить сладко спящую Галину. Она приподнялась на постели, сладко потянувшись, с минуту терла глаза и как была нагишом, даже не накинув халат, направилась в ванную комнату, не обращая внимания на появившегося из своей спаленки Володьку Попова.
     Хозяин рассмеялся и, обращаясь к Петру Баранову, промолвил:
     - А Галка-то твоя без всяких комплексов, молодец!
     Через двадцать минут, выпив по стакану чая с медом и съев по яблочку, гости отправились на работу.
     Наступила очередная рабочая неделя.
     Хозяин в своем наспех одетом цветастом халате захлопнул за ними дверь.
     Утро обещало солнечную погоду. Деревья после вчерашнего ливня отдавали какой-то чистой бриллиантовой зеленью. Сломанные бурей ветки и сорванная листва, как после скоротечного боя, валялись на земле, еще не убранные дворниками. Многочисленные лужи на асфальте начали парить под веселыми и ласковыми лучами утреннего, еще летнего солнышка.
     В трамвае, набитом людьми, ехавшими на работу, Галина прижалась к Петру и обняла его за талию. Она старалась поцеловать его, но тот деликатно от нее отворачивался, показывая взглядом на людей, находившихся вокруг них.
     Утром она не понравилась Петру. Выглядела Галина сейчас на пять лет старше и не такой уж красавицей Венерой, как показалось ему вчера в ванной.
     Петру надо было выходить на две остановки раньше Галины, а ей ехать до конечной, там пересаживаться на автобус и ехать до микрорайона «Энергетики», где она жила.
     Галя протянула записку со своим домашним адресом и взяла клятву с Петра, что он обязательно зайдет к ней в гости. Петр, поцеловав ее в щечку, обещал, что обязательно придет к ней. Он вышел на остановке, где находилось предприятие, на котором он работал. А Галина поехала на трамвае дальше.
    
    * * *
    
    
     Петр Баранов минут за десять быстрым шагом дошел до завода, показав пропуск на проходной. Он появился в цехе минут за семь до начала работы.
     В комнате мастеров уже сидели инженерно-технические работники и бригадиры, ожидая начальника цеха стеновых панелей Юрия Владимировича Гришкова. Наконец, его дождались, и началась обычная, производственная, каждодневная утренняя пятиминутка.
     Юрию Владимировичу было лет сорок с небольшим. Он был жгучий брюнет, очень высокий, с проседью в волосах, ходил всегда в отлично наглаженном костюме, в белой рубашке с галстуком и с неизменными большими очками в роговой оправе, за что негласно в коллективе цеха его называли очкариком, впрочем, он знал об этом и нисколько не обижался.
     Посовещавшись и обсудив все возникшие на данный момент производственно-хозяйственные и технологические вопросы, он отпустил всех находившихся на совещании, оставив Петра Баранова и бригадира пятого пролета Николая Струмского.
     - Петр! - начал он: - Я предоставляю тебе отгулы на два дня, а Николай заменит тебя во время твоего отсутствия. Он отгулял на прошлой неделе, а ты бери их с сегодняшнего понедельника Сейчас у нас в цеху обстановка нормализовалась и мы вошли в график. Спасибо вам за то, что остались во время возникшего аврала с заказами краевых стройподразделений на стеновые панели. А я вам обещал дать отгулы. Мое слово - кремень.
     «Хоть здесь мне повезло!» - подумал про себя Петр.
     Струмский вышел, а Петр остался писать заявление на отгулы. Написав, он отдал бумагу на подпись начальнику цеха.
     Пока Юрий Владимирович ставил свою подпись, Петр решился заговорить с ним о своей проблеме, связанной с отсутствием у него жилплощади.
     - Ну, что ж, Баранов, ты у меня молодой специалист, стараешься. Я напишу ходатайство в завком о предоставлении отдельной комнаты в общежитии.
     Выписав ходатайство на спецбланке и подписав его, Юрий Владимирович вручив бумагу Петру, сказал:
     - Бери, Баранов, ходатайство и иди, куда следует с ним идти, а мне некогда - у меня дел невпроворот!
     На счастье Петра, в завкоме на месте оказались нужные ему работники, и даже председатель профкома, что было особо приятно, ведь на месте ее почти невозможно было поймать.
     Приняв во внимание ходатайство начальника цеха стеновых панелей Гришкова, в завкоме незамедлительно оформили направление к коменданту нового общежития в микрорайоне «Энергетиков», находящегося на балансе завода.
     Петр Баранов вышел из заводоуправления и отправился дальше улаживать свои острые личные проблемы, так неожиданно для него самого возникшие и им самим созданные в эти злосчастные выходные дни.
     Час пик прошел, и Петр ехал в уже полупустом трамвае, бросая отсутствующий взгляд на убегающие назад по ходу трамвая тополя, производственные здания, конторы, жилые дома.
     Он размышлял, задавая самому себе, как ему казалось, каверзные вопросы: «Как маме сказать, что надо улаживать конфликт с семьей Раткевичей не менее, чем на 500 рублей, и унитаз где-то надо добывать. Расколол я его на части, мотая в нем голову «рыбьего глаза», спровоцировавшего меня своим поганым языком на хулиганские с моей стороны действия».
     Он снова и снова ругал себя за несдержанность, за неумение пить в меру и вести себя в приличном обществе.
     «Без ума и последнюю сумму потеряешь, милостыню, и ту собирать будет не во что» - потянуло его на философию. Только она как-то и каким-то боком успокаивала его разгулявшиеся нервы.
     «А что, не надо гордиться, когда у тебя все хорошо, и не надо падать духом, когда плохо! Время - вот настоящий пекарь: оно все перемелет.»
     Успокоив себя, Петр вышел на нужной ему остановке и направился в знакомый моим уважаемым читателям двор, где до недавнего времени была его среда обитания.
     Петр отлично знал, что отчим ушел на смену и его не будет до самого вечера. Он долго не решался нажать на кнопку звонка.
     Ключи от входной двери Петр забыл в суматохе, когда не по своей воле собирался и спешил покинуть гнездо, в котором вырос и к которому привык.
     «В бой, сударь, в бой!» - мысленно подбодрил он себя и все же нажал на кнопку звонка.
     Зинаида Ивановна, открыв дверь, всплеснула руками и перекрестилась:
     - Пресвятая матерь наша Богородица, жив, курилка! Проходи, Петруша, я тебя покормлю. Рассказывай, где обитал и почему, сынок мой разлюбезный, ты не на работе? Я звонила своей приятельнице Нине Барабанщиковой - она ответила, что ты у нее не появлялся. И где тебя черти носили?
     Петя ответил матери, что ночевал у Поповых и что ему срочно надо пятьсот рублей.
     - А иначе маманя Галины Раткевич отправит  меня в места не столь отдаленные за злостное хулиганство, и унитаз мною разбитый надо достать или купить, да не б/у, а новый!
     Петр начистоту выложил матери всю правду о неудачной и проблемной для него помолвке с Галей Раткевич. Зинаида Ивановна только охала и причитала:
     - Неудачник ты у меня, сынок! Корить тебя не буду. Мы сами с Митей виноваты, что не пришли на вашу помолвку. Мы бы не допустили такого поворота событий.
     Неожиданно для Петра, мать легко согласилась дать деньги.
     - Я думала, сынок, что у тебя будет, как у людей. Я копила деньги, чтобы купить вам домик, чтобы жили вы отдельно от нас, но, увы...
     Мать вытащила из шифоньера пачку денег и отсчитала от нее шестьсот рублей.
     - На, сынок, улаживай свои проблемы, которые ты сам создал! Мотай на ус! Может, встряска эта чему-нибудь хорошему в жизни тебя научит.
     Петр поел, забрал деньги, поцеловал Зинаиду Ивановну в щечку и убежал прочь, захлопнув входную дверь.
     Мать только и успела крикнуть ему вслед:
     - Звони!
     Петр для себя решил, где найти новый унитаз. Он подался в другую сторону города, по направлению к Северо-западному району. Там он вышел на остановке «Ветлужанка».
     Микрорайон «Ветлужанка» располагался по левую сторону в низине перед въездом в Северо-западный район. Оба эти микрорайона относились к Октябрьскому району города Красноярска и в то время состояли из широкопанельных домов новейшей серии.
     Велось постоянное крупномасштабное строительство, особенно на «Ветлужанке». Здесь сдавалась под ключ новая школа, где работал на нормокомплекте давний приятель Виталий Кротов. Когда-то года три назад Петр и Виталий трудились вместе, переезжая с нормокомплектом с одного строительного объекта на другой. У Виталия Петр и надеялся раздобыть новый унитаз, соответственно заплатив ему по договоренности определенную мзду за оказанную услугу.
    
    * * *
    
    
     Сантехника в то время, как и все, тоже была в дефиците. Работавшие в ремонтно-строительных и строительных управлениях, а также на складах, базах и жилищно-коммунальных отделениях воровали ее и перепродавали за полцены, а то и просто пропивали нуждающимся – благо, приобрести сантехнику у «несунов» по дешевке клиентуры хватало.
    
    * * *
    
    
     Спустившись по лестнице вниз, Петр сразу же попал в строительное царство: работали краны, велся монтаж, в отдалении ухали механизмы, вбивавшие фундаментные сваи в грунт. Шло интенсивное комплексное строительство целых кварталов. Петр спросил одного пожилого монтажника:
     - Где сейчас работают отделочники?
     - Там! - лаконично ответил он и, показав направление, начал подцеплять крюками стоявшую поодаль стеновую панель в кассете.
     Петр быстро побежал по указанному монтажником направлению, так как основывался на плакат, висевший на башенном кране: «Находиться посторонним на стройплощадке запрещено - идет монтаж».
     Он вышел к школе, которая сдавалась к новому учебному году. Рядом с ней стоял целый городок строительных вагончиков. Посередине на самом большом покрашенном голубым коллером вагончике висела табличка «Прорабская», а рядом другая, на которой было написано, что отделка ведется строительным управлением №43.
     Петр нашел среди зеленых цветов вагончиков один поменьше, красно-коричневого цвета, быстро забрался по ступенькам и, открыв дверь, вошел в нормокомплект. Там сидел неизвестный Петру мужчина в синей рабочей спецовке.
     Петр, нисколечко не смутившись перед незнакомцем, задал ему вопрос:
     - Послушай, как тебя зовут? Давай познакомиться. Меня Петр. А тебя как, дружище?
     - Зовут меня «зовуткой», можешь звать «анчуткой», а вообще-то, Толик - что вот ты за «нолик»! - в фамильярно-шутоватом тоне ответил мужчина, явно не совсем трезвый.
     Петр протянул руку и задал следующий вопрос:
     - А что, Толик, работает сегодня на нормокомплекте Виталий Кротов?
     - Работает - не работает, а что ты за фрукт такой? Почему я тебе должен отвечать? Не в ментовке, чай, а на своем законном рабочем месте, между прочим, - ответил на вопрос Петра Толик.
     - Да ты не обижайся, Толик, мы с ним работали вместе когда-то, года три назад, на этом нормокомплекте, - оправдывая свое внезапное вторжение, ответил Петр на встречный вопрос Толика.
     - Так он сейчас придет - обед скоро, налаживает девчатам побелку в школе, что-то случилось с компрессором, - в более примирительном спокойном тоне ответил Петру Толик. - А тебе, любезный, что надо? Может, я тебе, дружище, помогу?
     - Я подожду Виталия, - промолвил Петр.
     - Я смотрю, парень ты мировой - держи руку от всей моей веселой души. Виталик рассказывал о тебе, Петр. Меня ты не бойся. Сейчас мы с ним напарники. Он - электрик, а я - слесарь на этом отделочном участке.
     По лестнице кто-то затопал сапогами, явно оббивая грязь об железные уголки лестницы. После воскресного ливня грязи во дворе школы хватало.
     Дверь открылась, и на пороге появился мужчина тридцати лет среднего роста. Хоть он и был молод, но в густой шапке волос на его голове явно проступали седые пряди, что часто бывает со жгучими брюнетами или с людьми, ведущими слишком бурный образ жизни с разными переживаниями и любовными драмами.
     - Кого я вижу! Сколько лет, сколько зим? - увидев Петра, удивленно воскликнул он.
     Петр и Виталий обнялись.
     - Рассказывай, бродяга, зачем посетил свое рабочее место. Думаю, не просто так ты, дружище, катился через весь город, чтобы повидаться со мной. Рассказывай, послушаем. - Виталий положил на верстак сумку с инструментом и приготовился слушать Петра.
     - Знаешь, Виталик, проблема у меня очень серьезная. Помоги, пожалуйста, если возможно. В долгу перед тобой не останусь!
     И Петька рассказал о своих перипетиях и мытарствах в прошедшие выходные дни.
     -Да! Причудливый гротеск ты нарисовал нам, дружище, прямо паноптикум страшный какой-то! Что ты на это скажешь, Толян - поможем или нет товарищу моему? - обратился к Анатолию Виталий Кротов.
     - В школе мы можем раздобыть только мойку. Моек по складам сантехников хоть пруд пруди, а вот унитазы - наперечет, в школе навряд ли добудем. Вот что, Виталик, давай-ка я его вон в тот дом отведу! - Анатолий показал в окно на пятиэтажку, стоящую торцом по отношению к школьной ограде. - Там в двух подъездах расставили унитазы, но вряд ли успели все укрепить. Сейчас обед - в доме нет ни отделочников, ни сантехников, ни строителей. Они в той вон бытовке «загорают», наверное, играют в карты на денежки, азартные парамоши. Надо спешить, пока у них перерыв на обед, и занять унитаз, конечно, без их ведома, - озорно подмигнув Петру, ответил Виталию Анатолий.
     - Берите мешок и вперед за «орденами», да смотри, не «нажрись» без меня, Толик, и не попадись, а если попадешься, мое дело - сторона, я вас не знаю, - сказал Виталий и, хлопнув по плечу Петра, добавил: - А я не пью, Толик, половину улова отдашь мне, а с остальной поступай, как знаешь. А ты, Петр, улаживай благополучно свои проблемы. Приглашаю тебя в гости, друг - посидим, о жизни потолкуем. Я ведь здесь на «Ветлужанке» квартиру от строительного управления получил год назад, а два года назад женился на Лизке как раз после твоего увольнения. Лизку ты знаешь хорошо, и она тебя часто вспоминает, до сих пор работает чертежницей в управлении.
     Распрощавшись с Виталием, Петр побежал догонять Толика. У того через плечо висел рогожный мешок.
     - У тебя экипировка настоящего «несуна», Толик, - смеясь, сказал Петр: - Мне все это очень и очень знакомо!
     - Знакомо, так и нечего скалить зубы - лучше монеты готовь! - озабоченно ответил Петру Толик.
     Они подошли к пятиэтажке с противоположного торца, где не было строительных бытовок. Толик, озираясь, подошел к двери ближайшего подъезда - она была не закрыта.
     - Не дрейфь, Петя, заходи быстрей, пока все на обеде, надо нам съегорить унитаз. Нам повезло - они даже на время обеда никого не поставили присмотреть за унитазами и мойками.
     Толик заскочил в боковую квартиру на первом этаже, Петр следовал за ним.
     Заглянув в санузел, Толик зачертыхался и сказал, обернувшись к Петру:
     - Успели, черти полосатые, залить цементным раствором, но он еще свежий!
     Топик резко ударил унитаз ногой, он покачнулся и вылез вместе с основанием, к которому был прикручен большими шурупами с одетыми на них кусочками резины. На одном отверстии по фаянсу пошла трещина, а другое совсем лопнуло.
     - Да! Неважно, приятель. Ты с таким успехом здесь в подъезде все унитазы переколешь!
     - Не говори, Петька, под руку, а то сглазишь. Надо быстрее действовать, может, кто-нибудь появится, и тогда нам амба обоим придет!
     На счастье, во второй квартире унитаз отделился без всяких трещин и сколов.
     - Петька, выходи с той стороны дома, а я откручу унитаз от основания и, открыв окно, подам тебе мешок с ним. Уходи в тот вон овраг, заросший кустарником, там нас никто не найдет и не заметит. Там и рассчитаемся мы с тобой!
     Все прошло, как по маслу. Толик передал Петру мешок с унитазом и быстро закрыл створки окна.
     Встретились они в овраге, заросшем густым колючим кустарником. Почесываясь от колючек, коловших тело, Толик произнес:
     - С вас тридцать рупий, сэр!
     - А почему, дорогой, так дорого? Таксу я знаю, двадцать пять и не больше!
     Толик заканючил:
     - Набавь на фляжку, я в мешок закинул банку польской эмали - стибрил у мастерицы, пригодится тебе, Петруша.
     - На, возьми, вымогатель, надо выбираться отсюда из колючек - всю шкуру искололи!
     - Давай-давай, шуруй сразу вверх по той вон тропке, на главный вход не выходи. Всего хорошего, Петька, если что тебе еще надобно - мы к вашим услугам!
     Петр, придерживаясь еле заметной тропки в колючих кустах, с трудом выбирался вверх, то и дело накалываясь на многочисленные колючки, исколовшие, как ему казалось, все его тело.
     Наконец, он выбрался и оказался в Северо-западном районе. Баранов вышел на автобусную остановку и сел в рейсовый автобус, который направлялся в микрорайон «Первомайский».
     Пока Петр Баранов, обливаясь потом, с унитазом за плечами добирается в микрорайон «Первомайский», мы, уважаемые читатели мои, заглянем в квартиру, известную нам по предыдущему повествованию. За обеденным столом на кухне сидели Валентина, муж младшей дочери четы Раткевичей Анатолий и сама Кристина. Они пили кофе из маленьких фарфоровых китайских чашечек.
     Анатолий работал по скользящему графику и на понедельник ему выпадал выходной. Елена Алексеевна со спящим внуком на руках и со своей любимой подругой Шурой находились в зале.
     Хозяйка сидела в кресле, а тетя Шура рядом с ней на стуле. Она в который раз успокаивала Елену Алексеевну, давая ей советы:
     - Не расстраивайся, Леночка, в жизни все бывает. Надо прислушаться к мнению твоего супруга и забрать заявление. Ведь ты толком не знаешь, хоть и присутствовала при инциденте, кто из них прав, а кто виноват!
     - Муженек мой и виноват - вылез со своей бутылью спиртяги. А впрочем, и хорошо - проверил протеже свое на «вшивость». Пусть сидит - разбил унитаз, а посуды, Шура, сколько дорогой перебил - ужас! Зятя избил, меня покалечил - вон рука выше плеча не поднимается, и само плечо болит - спасу нет! Нет, я так просто всего этого не оставлю!
     - А что говорит Галина? - спросила тетя Шура.
     - А ничего - разговаривать не хочет, молчит, как рыба в ее любимом аквариуме, - ответила Елена Алексеевна.
     - А может, наладится у них все, склеится?
     - Нет, нет и нет! При любом раскладе я не допущу его брака с Галькой, только через мой труп!
     - А что, Лена, спрашивала ты Витьку, что он тебе объясняет, как у них по-настоящему вышло?
     - А как бы не вышло, прежде всего он мне зять, хоть я его и не любила никогда, но второго бандита и пьяницу я просто в доме не выдержу - повешусь! Пошел Витек на работу разукрашенный, как клоун в цирке - карикатура и все. К соседке бегаем по надобности в туалет! Вот так, Шурочка ты моя дорогая, простить его у меня просишь. Да никогда!
     Неожиданно раздался звонок в дверь. Валентина выскочила из кухни и побежала открывать дверь.
     - Кто там, Валька? - громко спросила ее Елена Алексеевна.
     - Кто-кто - черт в кожаном пальто, - раздался голос Валентины из прихожей.
     Анатолий и Кристина вышли из кухни в зал. Анатолий взял своего сына на руки. Елена Алексеевна, соскочив с кресла, выбежала в прихожую.
     - Ого, кого я вижу! - удивленно воскликнула она: - И ты смеешь являться сюда? В мой дом? Личность твоя протокольная, снедь для суда!
     Петр, конечно, понимал, что здесь его встретят не коржами и пирогами, но в душе он решил для себя: «Буду терпеть ради того, чтобы не испортить себе жизнь. Может, и с Галиной Господь Бог нас соединит, ведь браки совершаются на небесах!»
     Однако в реалии все оказалось намного сложнее, и он понял, что зря лелеял надежду на примирение и прощение. Все его мечты разбивал обыкновенный форс-мажор в лице этой фурии - матери Галины Раткевич. Теперь ему стало ясно, что все кончено и на данный момент осталось для него одно - ретироваться восвояси с наименьшими потерями.
     Он видел перед собой молчаливую Валентину, разгневанную Елену Алексеевну, строгую физиономию Анатолия. Неожиданно помощь пришла от тети Шуры. Она начала успокаивать Елену Алексеевну и взяла все переговоры с Петром на себя.
     - Что ты хотел, Петр? - спросила спокойным голосом тетя Шура.
     - Я бы хотел для начала увидать Галину и попросить у нее прощения за испорченную по моей вине нашу помолвку.
     - Галины нет, она на работе еще, - ответила тетя Шура.
     - И не вздумай с ней даже встречаться! - замахала кулаками, сведенными в кукиш, перед лицом Петра Елена Алексеевна.
     - Я принес новый унитаз и пятьсот рублей, а также банку польской эмали, чтобы в какой-то мере возместить убытки вашей семье. Если хотите, унитаз я вам поставлю сейчас же, только сбегаю в магазин стройматериалов, подкуплю цемента и чего еще надо для этого по мелочи.
     - Катись со своим унитазом и краской в тюрьму, бандитская рожа! - закричала и затопала ногами Елена Алексеевна.
     - Успокойся, мама, нельзя себя так вести. Надо принять все, что он принес, и найти какой-то компромисс, - промолвила Валентина.
     - Ты что, дочка? Он же твоего мужика избил до полусмерти!
     - Мужа моего бьют за его мерзкий язык. И ты отлично помнишь, мама, что до встречи со мной он остался без глаза из-за поганого языка своего!
     - Тихо, не кричите, успокойтесь, а то разбудите и напугаете Славика, - прервал серию криков зять Елены Алексеевны. - Я поставлю унитаз, принесенный Петром, вставлю стекла в сервант, отремонтирую и восстановлю его - будет, как новенький. Давай свои деньги, Петр. Есть у меня знакомый и очень хороший - он мне по блату достанет новую, красивую посуду, лучше прежней в серванте будет смотреться! Я против, мама, чтобы ты садила Петра в тюрьму. Виноваты они оба и должны платить поровну, и Витьку я хорошо знаю - он меня не раз подставлял. Хорошо, что я от природы спокойный и уравновешенный и меру свою за пиршественным столом знал!
     - Хорошо, злыдень, уходи с моих глаз долой и говори спасибо моим домашним адвокатам. Я заберу заявление из милиции, но при условии, чтоб около своей дочери я тебя не видела, - уже более спокойным тоном объявила свое решение Елена Алексеевна.
     Петр повернулся и навсегда ушел из этого дома, так и не став в нем своим.
     Может, если бы была дома Галина или ее отец, а лучше оба сразу, все могло бы повернуться иначе, но, увы, все надежды Петра рухнули в одночасье, как карточный домик. У него мелькнула мысль подождать Галину или сходить в аптеку, где она работала, но помешал горький стыд - стыд перед бывшими теперь невестой и тестем.
     Конечно, надежда умирает последней, но он решил для себя молча отойти в сторону, подавить все свои чувства и переживания и возвратиться на круги своя.
     Голова Петра, отягощенная невеселыми мыслями, сердечной обидой и душевной болью, нуждалась в исцелении. А исцеление могло дать ему только время - оно вместе с пространством имеют в бренном и суетном нашем мире постоянную величину и силу уравновешивания силы человека.
     В данный же момент Петр не хотел никого ни видеть, ни слышать и ни с кем не встречаться.
     Чудесный августовский день с небольшим понижением температуры воздуха после прошедшей грозовой бури не замечался Петром.
     Он на одном дыхании прошел - нет, пролетел три автобусные остановки, чуть ли не расталкивая встречных прохожих, которые шарахались от него в стороны и, оборачиваясь с изумлением, смотрели ему вслед, прикладывая указательный палец к виску. Такой жест в Африке означал бы, что он захотел жениться, а у нас - не все в порядке с головой.
     В конце концов, Петр взял себя в руки и стал помаленьку успокаиваться.
     «Надо подумать о ночлеге и найти заводское общежитие, в которое я должен устроиться по направлению, выданному утром от завода» - подумал он и двинулся к ближайшей автобусной остановке.
     Он сел в автобус, следовавший по нужному ему маршруту и минут через двадцать вышел на остановке, где находилось общежитие. Петр нашел его сразу, даже не расспрашивая встречных прохожих. Он просто пересек ближайший от автобусной остановки двор и вышел к общежитию от завода, на котором работал. Петр вошел в холл и показал направление на вахте.
     - А коменданта нет, рабочий день у нее закончен. Ушла наша Ольга Иванова домой, так что поздно, батенька, пить Боржоми. Приходите завтра к восьми часам. С утра вы ее точно поймаете! - промолвил седой, как лунь, вахтер.
     «На этот раз мне не повезло - надо где-то искать ночлег. Хорошо, что на завтра есть второй отгул» - думал про себя Петр, уходя из общежития. «А что если к Володьке Попову зарулить по новой? Нет! Я и так за выходной день надоел своим присутствием мужику, да еще и с Галкой! Стоп! У меня есть ее адрес. Она же меня приглашала и утром дала бумажку со своим адресом. Галина проживает здесь в «Энергетиках», и ехать никуда не надо» - рассуждал он сам с собой. Петр плутал по микрорайону в поисках адреса своей вчерашней любовницы.
     Читая номера и названия улиц, он вышел на дом, который, судя по бумажке, написанной рукой Галины, и являлся домом, где она и проживала. Ее квартира находилась в первом подъезде на пятом этаже.
     Петр подошел к нужной двери, оббитой красно-коричневым дерматином, и нажал на зеленую кнопку звонка. Он залился красивой соловьиной трелью.
     Через минуту дверь открылась, и перед Петром предстал мужчина в коротком домашнем халате и в тапочках на босу ногу.
     Петр остолбенел от удивления.
     Перед ним находился не кто-нибудь, а хорошо знакомый ему Алексей, с которым он, если помнит глубокоуважаемый читатель, познакомился при весьма форс-мажорных обстоятельствах.
     - Петруха, вот те раз! - удивленно воскликнул Алексей.
     - Здравствуй, Алексей! Я, наверно, не сюда попал, ошибся.
     - Сюда дорогой, сюда, проходи и не разговаривай!
     И он силой затянул Петра в квартиру.
     - Галюша, познакомься с моим приятелем по несчастью. Вместе отдыхали в санаторной каталажке, охраняемой синепогонными ребятами с красными околышками на фуражках. Отданные, так сказать, красным жучкам на съедение, а проще - клопам.
     Галина, увидав Петра, покраснела и встала, как вкопанная, от неожиданности.
     - Что ты, Галка, влюбилась, что ли, в Петруху любовью с первого взгляда? А может, уже давно близко знакомы? Ближе к телу, как говорил Мопассан! С тебя станется, дорогуша, ты у меня на любовь ушлая, за тобой глаз да глаз нужен! Ладно, не буду вдаваться в подробности - для меня Петруха гость дорогой и желанный.
      Петр подошел к Галине и поцеловал ей ручку, не подав виду, что знаком с ней.
     - Вот умора - девятнадцатый век! Тургеневы, да и только! - смеясь, проговорил Алексей.
     Галя ушла на кухню, решив за хлопотными кухонными делами справиться с волнением, вызванным неожиданным приходом Петра Баранова - вчерашнего своего любовника.
     Галина Дмитриевна за период работы официанткой в кафе «Березка», предварительно вступив в кооператив, не без труда приобрела новую двухкомнатную квартиру улучшенной планировки. Зал, комната, кухня, раздельные между собой ванная и санузел имели отдельные выходы в просторный коридор. В углу прихожей располагалась кладовка достаточной вместимости. Зал сообщался с большой встроенной вовнутрь балконной лоджией. Квартира, обставленная новой, модной по тому времени мебелью, окнами выходила на солнечную сторону.
     Во всем чувствовалась рука хозяйки - женщины, видно, чистоплотной, любящей домашний уют.
     Пока Галина проявляла свои кулинарные способности на кухне, Алексей Александрович взял лежащую на кресле семиструнку и, лихо перебирая струны, под аккомпанемент гитары запел из запрещенного в то время лагерного шансона:

   -Ах, начальник, ты, начальничек!
     Кипятишься,словно чайничек,
        Наезжаешь на босоту,
      А нам работать неохота!

     -Ты привези нам лучше кралю.
     К ней понемножку мы причалим.
      Секс-вот одна у нас забота,
     На труд положим сверху что-то...

     Допев песню, Алексей положил семиструнку на место, вытащил из серванта три небольшие стопочки и поставил их на журнальный столик, стоявший возле дивана. На него же водрузил бутылку пятизвездочного армянского коньяка.
     - Давай, Петруша, ударим по «зебрам» своим вот этим замечательным напитком из страны, где высится знаменитая армянская гора «Арарат» и заодно поговорим по душам. Я хочу задать тебе вопрос. Каким ветром занесло тебя, Петруха, к моей сеечасной пассии?
     - Случайно я здесь оказался, Алексей. Искал адрес одной девушки, чтобы переночевать, и заблудился. Нажимал на кнопки звонков, предполагая, что вот в этой квартире живет моя знакомая и ошибался, а здесь ты открыл и затащил насильно меня сюда!
     - Сбивчиво и неубедительно врешь мне, Петр! Я старый стрелянный воробей, и меня на мякине не проведешь. А лучше не ври и расскажи, как на духу, всю свою подноготную правду.
     - Не понукай - не запряг еще, - ответил Петр.
     И Петр Баранов рассказал Алексею о своих мытарствах после расставания с ним, умалчивая о встрече с Галиной в квартире Поповых.
     Не успели приятели выпить по рюмке, как хозяйка принесла поднос, на котором покоилась большая тарелка со свежим салатом из огурцов и помидор, большая сковорода с жареным картофелем вперемешку с грибами и тарелочка с нарезанными кусочками голландского сыра и копченой колбасы. На столике уже стояла ваза с хлебом и жареным хариусом в холодном виде в фарфоровой рыбнице - рыба очень вкусная, обитающая в северных и сибирских реках.
     - Дыбов! Взялся пить без меня, «шустрик» какой нетерпеливый! - высказала Алексею хозяйка квартиры.
     Петр поставил стопку на место.
     Галина села рядом с ним на диван, а Алексей Александрович Дыбов, так полным именем по метрикам был записан наш знакомый, сидел на стуле напротив Петра и Галины.
     Петр взял бутылку с коньяком и налил в пустующую стопочку, предназначенную для хозяйки, коньяку. Все трое, цокнувшись рюмками, выпили. Алексей налил по второму разу, заявив, что после первой не закусывают. Петр поддержал его. А Галина, поставив стопку на столик, взяла засахаренный ломтик лимона и положила себе в рот.
     Алексей налил по третьей стопке себе и Петру. Затем выпил в третий раз, не закусывая. Петр не стал пить и поставил стопку на стол.
     - Ты что же, дружище? Разве можно ее ставить на стол? Мы же с тобой чокнулись стопками, полными коньяком?
     - Не цепляйся к Петру, пожалуйста. Что за моветон? Выпил, так держи себя в рамках, Алексей Александрович! - сказала Галина, обращаясь к Дыбову.
     Впрочем, когда за разговором и закусками быстро ушла бутылка коньяка - на столике появилась вторая.
     Алексей опьянел, вошел в раж, язык его развязался, и он начал рассказывать честной компании о своих весьма прелюбопытных похождениях с изюминкой после того, как расстался с Петром Барановым на базаре.
    
    
                РАССКАЗ АЛЕКСЕЯ ДЫБОВА
    
    
     - А я, друг ты мой Петр, как ты покинул мое общество, познакомился с девахой с большим-пребольшим фингалом под глазом. Показал ей бутылочку водки, но она отказалась пить ее со мной в пивнушке и пригласила меня к себе домой. Сказала, что она живет рядом с барахолкой в соседнем доме, а здесь нам оставаться нельзя - повяжут церберы. Пивнушка на базаре является мышеловкой, огороженной забором, с одним единственным выходом. Районная милиция здесь всегда выполняет план по отлову народа-победителя - любителя градусного пойла. Я и не предполагал, что эта опустившаяся, но красивая стервочка, оберегая меня от общественной мышеловки, заведет в свою личную. Ты, Петр, отлично знаешь, что у меня на все про все оставалось в заначке пять рэ. Мы зашли с ней в ближайший гастроном, так вот это чудо в перьях под названием Лиза ухитрилась на отданную мною ей пятерку взять пельменей и бутылку вина, кажется, «пьяного ежика». Выставляет себя чуть не леди! И вот эта леди задрыпаная приводит меня на квартиру свою или не свою, я не знаю. Открывает дверь. Мама моя! Я прохожу, а у ней в квартире грязь, вонь, псиной какой-то несет - не то, что у Галины Дмитриевны - тишь да гладь Божья благодать!
     - Цени, Дыбов, а то, как кобель, шатаешься по разным помойкам, а я тебя отогревай да отмывай! А впрочем, черного кобеля не отмоешь до бела! - перебила рассказ Алексея Галина.
     - Не перебивай, Галька, я продолжаю свой сказ. Присаживаюсь я на кухне за колченогий повидавший виды облупленный стол. А хозяйка-разгильдяйка взялась варить пельмени в какой-то грязной собачьей кастрюльке. Я не подаю виду - выставляю бутылку водки и вина на стол. Лизка, сварив пельмени, тоже ставит их на стол. В то же время кто-то стучит в её давно не крашенную дверь – заметьте, не рукой, а ногой.
     - Ой, наверное, брат пришёл, - заспешила Лиза. - Мы живем с ним вместе. Он у меня единственная родня в городе. Квартира досталась нам от покойных родителей. Мама умерла от рака, а папулечка запил с горя и ушёл месяца через три за ней, - «втирала» мне по ушам Лизка.
     - Иди открой, идиотка, дверь, а то брат твой вынесет её вместе с косяком.
     Она быстро побежала и впустила, так называемого братца, на порог. И началось зрелище - в театр ходить не надо! «Братец» отвесил ей кулакам в область лба. Лизка завизжала и отлетела в сторону. Закрыв дверь, он, то есть «браток», сразу же прибежал на кухню и заорал, показывая пальцем на меня.
     - Ты кого привела, шалава? Что за фраер?
     Я остолбенел от такой наглости. Навряд ли он являлся ей братом, ясно, что ломали комедию - промелькнуло у меня голове. Я давай его успокаивать, твержу, что надо познакомиться, выпить, мирно все разгрести по-хорошему. Не слушает, гад ползучий, выхватил нож. А нож, видать, самодельный, с потайной кнопкой – выкидуха, короче. С ручки вылетело лезвие, и он на меня наставляет и говорит, мол, давай деньги и всё что на тебе - быстро, а не то разделаю, как свинью!
     Лизка держится за лицо рукой и молчит, значит, привела меня сюда в качестве рябчика, чтобы общипать мне перья. Зачем-то в мозгу у меня промелькнуло название одного американского фильма «Бей первым, Фредди». Мы его смотрели с Галкой - не помню, когда. Что ж, думаю, надо идти на абордаж, или иначе распрощаюсь с самой дорогой ценностью своей - жизнью!
     Он воспринял мое замешательство за трусость и потерял инициативу. Я резко вскинул кулак левой руки... Он инстинктивно отшатнулся... И я правой со всего маху торцанул её «братца» или кого там, не знаю, меж глаз, вложив всю свою силу и умение в крепко сжатый кулак.
     Он повалился на спину, задрав ноги вверх, и уронил своей массой Лизку на пол, стоявшую за его спиной. И в тот же миг мгновенно выскочив из-за стола, я выхватил у него нож из правой руки, расцарапав об усики его «месаря» левую ладонь.
     Лизка, охая и ахая, поднялась с пола:
     - Я сейчас закричу «караул», - угрожающим тоном молвила мне она.
     - Кричи, но выгоды тебе от крика никакого. Я у вас здесь не первый и не последний. Еще неизвестно, как менты на все происходящее здесь посмотрят. А ты, братец-кролик, вставай - нечего на полу сидеть.
     Я схватил его левой рукой за шиворот и усадил на табурет, стоявший у стенки возле стола.
     - Меня звать Алексей и я человек веселый, - объявил я сладкой парочке, - люблю театр, особенно трагикомедии!
     Я заставил Лизку собрать пельмени, рассыпанные на столе и по полу, в кастрюльку.
     - Что ты с нами собираешься сделать? - спросил меня Лизкин «братец».
     - А ничего, только поменяться ролями. Вы теперь будете гости, а я хозяин - временно, конечно. Нисколько не прельщает быть братцем у этой вот грязной потаскухи в ее вонючей норе. А ты, друг, не ворошись, а то быстро перережу твою пикалку и хрюкнуть один раз не успеешь.
     После такой нагнанной жути в моих словах, Лизка стала быстро раздеваться. Сняла все, даже лифчик, хотя я и не просил ее этого делать. Кинув одежду на газовую плиту, она встала передо мною, скрестив руки на груди. Я приказал ей усесться на противоположный от ее «братца» край стола и раздвинуть ноги. Любоваться ее красотой мне не позволяла обстановка и антисанитария. Я, чуть приоткрыв ящик стола, достал вилку и приступил к последнему акту трагикомедии. В правой руке я держал около горла Лизкиного «братца» нож, а левой воткнул вилку в одну из пельмешек в кастрюльке. Сцена, я вам скажу, была очень занимательная, но отвратительная. Я погрузил в Лизкино влажное лоно пельмешку, насаженную на вилку, и, вытащив ее оттуда, под угрозой ножа заставил Лизкиного хахаля съесть. Таким «макаром», под Лизкиным «соусом» я скормил ему все пельмени, находившиеся в кастрюльке. Оставив на столе бутылку «пьяного ежика» и забрав бутылку водки, я культурно раскланялся с «гостеприимными хозяевами» и быстро вышел из квартиры, захлопнув за собой входную дверь.
    
    * * *
    
    
     - Ох и наплел же ты нам, Дыбов, сказочной вязи, - удивлялась Галина, качая головой.
     - Не веришь, Галка? Смотри - на левой ладони разорванная полоса от ножевого усика. А вот там, в кармане пиджака выкидуха, - Алексей достал из бокового кармана пиджака, висевшего на спинке стула, нож. - Возьми, Петруха, его в руки и нажми на кнопку.
     Петр взял нож из рук Алексея и сделал так, как он ему велел. Из ручки ножа, как черт из табакерки, угрожающе выскочило хорошо отточенное и отшлифованное блестящее ножевое жало. Петр с опаской осмотрел хитроумное изделие, изготовленное в местах, не столь отдаленных. Он нажал снова на кнопку. Лезвие убралось в рукоятку так же мгновенно, как и выскочило.
     - Если у тебя, Алексей, найдут тесак, то только за два уса и лезвие тебе светит, как минимум, три годочка. Ты бы не ходил с ним, Леха, загребут, как пить дать.
     - Правильно, Петруха, понял. Видишь, дорогой, я тебе не лгу, предъявил все доказательства моей правды, а вот ты что-то мне не договариваешь о своих похождениях после нашего расставания.
     - Хватит, Дыбов! Я уже тебе говорила - не цепляйся к Петру! Он перед тобой не обязан распинаться!
     - А ты бы, Галка, молчала, я по твоей вине попал в гостиницу под названием вытрезвитель, а ты так и не расплатилась. Меня могут припозорить на работе.
     - Так тебе и надо, алкашу! - сказала Галина, включив магнитофон, находившийся на стуле рядом с диваном. - Дамы приглашают кавалеров! Идем, Петр, танцевать, а ты, Дыбов, уже наклюкался. Пьяница, а не кавалер ты!
     К одиннадцати вечера Алексей уже спал, тяжело опершись на спинку стула, склонив голову к правому плечу.
     - Хорошо, что ты у меня под рукой остался, не напился!
     - Ой, Галя, может быть, и напился, да нельзя. Надо завтра на новом месте жизнь свою обустраивать.
     - Петр, помоги, пожалуйста, спровадить тело в спальню. Тоже мне, мужик называется!
     Они вдвоем утащили Алексея в спальную комнату. Стянули с его ног домашние тапочки и уложили, как был, в халате на двуспальную кровать, предварительно сняв бордовое, из китайского шелка, одеяло с золотыми драконами и такого же цвета кисточками по краям.
     Хозяйка достала постельное белье из шифоньера, находившегося здесь же в спальне, и отдала Петру в руки.
     - Разложи диван в зале, чтобы тебе было вольно спать. Стелись на нем, но до этого помойся в ванне. Видишь, белье белоснежное, новое. А я здесь с Дыбовым расположусь - буду укачивать его, баламута забулдыжного. Спокойной ночи, Петр!
     - Взаимно! - ответил Галине он и с комплектом белья под мышкой направился в зал.
     После необходимых перед сном процедур Петр улегся на диван, но не мог сразу уснуть. В голову ему лезла всякая негативная чертовщина: то разборка с «рыбьим глазом» на своей неудачной помолвке с Галиной Раткевич, то отчим в своем старом, затертом шлафроке (Шлафрок - нем. домашний халат), доставшемся ему с военного госпиталя ,откусывает Петру кончик носа, то Елена Алексеевна, показывающая ему кукиш и брызжущая слюной и ненавистью.
     Проснулся Петр от прикосновения рук, гладивших его тело.
     Он сразу и не понял, сон это или явь, а когда окончательно пришел в себя, осознал, что его ласкает Галина Дмитриевна.
     Он хотел ей что-то сказать, но она, прижавшись к нему своим роскошным телом, буквально впилась губами в его губы.
     «Охочая же Галка до горячего, чего доброго, устроит здесь «шведскую семью», - пронеслось у Петра в мозгу, но, возбудившись, он уже ни о чем не думал в жарких объятиях своей страстной и пылкой партнерши.
     Проснулся он от прикосновения ласковых лучиков утреннего солнышка, заглянувшего в зал. Петр один лежал на диване, и все, что случилось ночью между ним и Галиной, показалось ему просто приятным, растаявшим вместе с ушедшей ночью сном.
     Он встал с дивана, привел себя в порядок, быстро оделся, сложил диван, а него - постельное белье в стопочке.
     Петр вытащил из книжного шкафа роман Александра Дюма «Три мушкетера» и стал читать его в ожидании, когда проснется хозяйка квартиры и Алексей Дыбов.
     За стеной послышался звонок будильника. Петр услышал, как зашевелился и зачертыхался Алексей.
     Минут через пять он зашел в залу в изрядно помятом халате. Лицо у него после вчерашнего было опухшее и чувствовал он себя очень скверно.
     - Ничего здесь не осталось из спиртного, Петруха? А то мне как-то не по себе. Снилась эта Лизка, пандора (Пандора - богиня несчастий) проклятая, со своим братцем-уголовником, в общем, одни кошмары - «мусора да нары», как в одной из дворовых песен Высоцкого, паноптикум какой-то... Голова, что пол, по которому я ступаю!
     - Да вроде ничего такого не вижу, одна сухость, Леха...
     - Пойду будить Галюшу, нечего ей дрыхнуть, напоила - пусть лечит, а то как я до работы дойду?
     Но Галина уже хлопотала на кухне и пригласила Алексея и Петра завтракать.
     Она налила стопку коньяку из полупустой бутылки Алексею. Петр отказался. Выпив, Алексей оживился и повеселел.
     Все позавтракали, встали и пошли по своим делам.
     - Скоро должна прийти моя мама с Машенькой. Сегодня целый день посвящу своей дочурке, благо, я договорилась с девочкой из другой смены - она обещала меня подменить на сегодняшний день на работе, - в повелительном тоне заговорила с обоими мужчинами Галина Дмитриевна.
     - А может, еще коньячком своим да мне по «зебрам» добавишь, Дмитриевна, уж больно благостное лекарство для моего здоровья в сеечасное тяжелое для Алексея Александровича Дыбова трудное утро, - встав в позу просителя и рисуясь перед хозяйкой, заканючил Алексей.
     - Ты как омела - вечнозеленый паразит, Дыбов! Хватит с тебя, а то выгонят по новой с работы, как в прошлый раз! Работаешь на новом месте без году неделю, промот шарамыжный. Давай, Дыбов, бумажку, что в вытрезвителе тебе дали, так и быть, оплачу, а если будешь говорить, что из-за меня попал в эту богадельню - порву все отношения с тобой. Ко мне чтобы ни ногой, я сама к тебе приду, как отработаю свою смену в кафе. Чтобы следующие мои выходные не пропали даром, мне мужик нужен, а не алкаш.
     Она почти силком выгнала Алексея Дыбова из квартиры. Минут через десять стал собираться и Петр Баранов.
     - Спасибо, Галина, за все хорошее! Я не знал, где мне вчера переночевать. Как в общежитие устроюсь - пригласишь меня в гости?
     - Звони на телефон Раечке, моей соседке по площадке - вот ее номер телефона. Она и Валюха, жена Валерки Попова, самые что ни на есть задушевные мои подруги.
    
                ПОСЛЕСЛОВИЕ
    
     На этом кончается история, произошедшая с Петром Барановым - насыщенная бурными и незабываемыми событиями, произошедшими с ним в течение трех с небольшим выходных дней и вернувших его на круги своя.
     Забегая вперед, скажу тебе, уважаемый читатель, что Петр не раз и не два навещал аптеку, где работала Галина Раткевич. При его появлении она сразу убегала в подсобку или делала вид, что не замечает его присутствия, или просто отмалчивалась на его попытки заговорить с ней.
     Петру в конце концов надоели бесполезные посещения аптеки, где она работала, и он просто перестал посещать её и даже ходить стал в другую аптеку, обходя стороной эту, если было нужно купить что-нибудь из лекарств.
     Перед Новым годом Петр Баранов случайно встретился с Владимиром Петровичем Раткевичем. Ему он и рассказал, что на самом деле послужило причиной драки с его зятем Виктором.
     - Я так и подозревал, что Витька спровоцировал тебя! Язык у него, паршивца, поганый. Провокатор проклятый! Как мне было больно, обидно и особенно стыдно перед своей взрослой дочерью - моей любимицей. Супруга моя, Елена Алексеевна, до сих лор попрекает меня спиртом, который я принес с производства, и неудачным протеже моим, то есть тобой! Ничего не поделаешь теперь с этим. Галина скоро выходит замуж, извини, Петр. А заявление я заставил Елену Алексеевну забрать. Капитан и младший лейтенант, который тебя забрал в милицию, оказались хорошими мужиками. Витьку, зятька моего, я выгнал из квартиры своей, не прошло и двух месяцев после известных тебе событий.
     Петр, молча, с благодарностью, пожал этому порядочному и хорошему человеку руку. Он долго смотрел Владимиру Петровичу вслед, пока его фигура не скрылась в толпе снующих туда-сюда людей, озабоченных предпраздничной суетой.
     А жизнь продолжалась и была такой, какая она есть...
    

15 апреля 2012 год