Событием, привлекшим внимание ценителей изящной словесности столицы Сибири, стал выход «юбилейной» книги стихов Анатолия Соколова «Материк». Ее презентация прошла в Доме Цветаевой при Новосибирской государственной областной научной библиотеке.
Для того чтобы в час, когда Красный проспект, как горлышко бутылки заткнут автомобильной пробкой из иномарок с сидящими в них манекеноподобными порождениями прагматичной эпохи, когда барахольные тетки запирают в контейнеры китайское тряпье, те, у кого водится деньга, «оттягиваются» в казино, а молодые уже начищают перышки, чтобы впорхнуть в зевища ночных клубов, собрать два-три десятка человек на мероприятие, презентующее такой «неликвидный» ныне товар, как стихи, —уже достижение. Тем явственнее почти физическое ощущение самоценности поколения, уходившего в лирический штопор, для того, чтобы, вбуравившись в губчато-упругую кору филистерства, просверлить в ней свищ для глотка свободы. Потому еще и еще хочется припасть к этой неиссякающей кислородной струе, перекрыть которую не могут даже Голливуд и вездесущая попса.
—Да и что такое, собственно говоря, поэзия? — воскликнул намедни разменявший седьмой десяток лет юбиляр, и при всей «поставленности» ораторского искусства, отшлифованного на чтении вузовских лекций, неизбежно заплутал в формулировках.
Но невместные в формулировочные реестры дают ответ его стихи.
Зимы, имущество бесхозно,
Морозы, птичья болтовня…
Люби меня, пока не поздно,
Люби меня…
Или:
Но лопату берет человек,
Выполняя работу с размахом:
Месит черную сажу и снег,
Словно тесто для бубликов с маком.
Зарисовочно-акварельные, или «густо» покрытые «пастозным мазком», как писанные маслом холсты, тексты( как сам говорит о своих детищах автор)Анатолия Соколова — всегда умозрение в красках. Увидеть «окорок пляжа» или «общипанную курицу реки», услышать, как «Вороны стаей грампластинок Над домом кружатся с утра»,—
—это по-Соколовски. Как в мазках настоящей живописи присутствует целый «хромосомный набор» животворного солнечного света и даже, то, что уходит в область ультрафиолета или инфракрасной части спектра, так в этих текстах содержатся множащиеся на шершавых неровностях метафор смыслы.
Из головы весь мусор выкину, стихи оставлю,
На гору отнесу кудыкину ружье и саблю.
Идет прием с утра до вечера металлолома,
И на зубах слепого Хроноса хрустит солома.
Стихи Анатолия Соколова, которые во многом сродни эстетики выразившего дух города немыслимых совмещений и напластований живописи Николая Грюцюка, — как бы «переваривают» беспробудный бытовизм существования в духоносную материю. (Так радиолярия выстраивает свой хрупкий ажурный скелет, чтобы защитить себя от давления океанической толщи.) Важно и то, что Анатолий Соколов, и круг «проклятых поэтов», в который продолжают быть вовлечены и по-палехски «деревенский» Александр Денисенко, и по-лешачьи фольклорный Иван Овчинников, и харизматичный бард Николай Шипилов, и поэт-философ Сергей Ларченко, и снискавшая славу в столице нашей родины Нина Садур, и «завязавший» рифмовать Евгений Лазарчук, — как бы оставаясь вне сумасшедшего времени, генерируют образ жизни и образ мировидения, который не вписывается ни в какую застывшую «системность». А это обнадеживающая прививка от всепроникающего напора неряшливого пост-соцарта.
У Парижа Поль Верлен и Артюр Рембо. А у нас? Неужели мы априорно отказываем себе в подобного рода персонификациях? Неужели чересчур претензиозно? А может быть, наши Верлен и Рембо— это обитающий неподалеку от Спартаковского моста Анатолий Соколов и его соратник по поэтическому цеху, проживающий возле площади Станиславского, — Владимир Ярцев, подписавшийся в послесловии к книге друга — «эксквайр»? И не даром, наверное, в перекличке взаимных посвящений из-под пера Владимира Ярцева вырвалось:
Был безвестным и непризнанным,
Но зато самим собой,
Лишь себя считая призванным
Править собственной судьбой.
(«Поэт»)
Анатолий Соколов продолжает править собственной судьбой по законам, родственным апориям Зенона. А этот античный мудрец-прадоксолист брался доказывать, что, Ахиллес никогда не догонит черепаху. Видимо, это и есть проклятая судьба стремящегося к совершенству. Стихи «мешали» и продолжают «мешать» Анатолию Соколову перескочить на рельсы жития, в котором бы все было геометрично-правильно.( Как и надомные занятия живописью и резьбой по дереву.) «Мешают» защитить докторскую диссертацию по философии, стать «правильным»,под завязку остепененным профессором. Он не может бросить писать длинные баллады(редакторы очень любят их сокращать, находя точку на первом «антитезисе», не желая вникать в пространные и «густые» «добавления» и «комментарии»)и начать изъясняться только языком научных работ, к чему обязывает даже статус кандидата философии. И поэтому нам еще посчастливится присутствовать при рождении чуда.«Что может быть в натуре лучше бури?» Поэтому и парусу одинокому белеть, и Лермонтову валится набок у подножья Машука. Конечно же, Анатолий Соколов не «оставит» стихи в смысле —бросит писать, а «оставит» их «сумасшедшую невнятицу» (Владимир Ярцев)при себе. Как спички, табак, Пастернака в походной сумке странника духа…
Юрий ГОРБАЧЕВ.