Осенняя ночная Бухара.
Зеленоватой лунной пылью
осыпан вымерший пустырь и глинобитные стены,
когда-то ограждавшие город.
Лунное безветрие,
лунное безмолвие,
чуть надорванное с краешка далёким криком осла
и перекарком птиц, собравшихся в парке для отлёта.
Иди по лунной пыли
мимо изогнутой, оплывшей, как старый воск, стены.
Корявые акации протянут к тебе
коленчатые ветки с высохшими листьями
и бросят под ноги стручья,
липкие, словно полосы чёрной пастилы.
Ты вступаешь в их тень,
густую и вязкую, как ил на дне старого колодца.
Тень ослепляет глаза.
Ничего не видно.
Колючка обдирает щеку-
это сама ночь хватает тебя, когда ты входишь под деревья.
Вливайся, впивайся, врастай в первозданную тьму.
Иди, как слепец, протянув руки перед собой.
Не смущайся долгой дорогой во тьме –
иди и иди, нашаривая ногой корни деревьев,
стручки акации, скользкие от перебродившего сока…
Тебе надо миновать
десять столетий,
десять веков, покрытых глухой непроглядностью,
словно каменным куполом.
На последнем мгновенье последнего столетия
твои руки наткнутся на звонкие сохлые листья кустарника.
Раздвинь их…
И ты узнаешь,
что лунный свет –
это не зелёная пыль пустыря,
не бесформенные пятна,
не изломанная тень сучьев на жухлой полыни.
Ты узнаешь,
что из лунного света можно построить мавзолей.
Впрочем, нет, не п о с т р о и т ь –
строят из кирпича,
из грубых серых глиняных брусков.
Из лунного света можно
о т ч е к а н и т ь,
о т л и т ь,
в ы р е з а т ь,
с п л е с т и
мавзолей.
Ты видишь его:
на фоне чёрного неба,
чёрных деревьев,
чёрных стен древнего города
стоит грандиозная шкатулка,
собранная из лучей.
Лучи откованы молоточком ювелира,
искусно соединены в узоры,
отполированы алмазной пылью.
Прозрачный орнамент висит в воздухе,
и зеленоватая эмаль между серебряными полосами
светится под луной.
Фосфорическое, зыбкое сооружение
дрожит и переливается.
Не двигаясь, ты долго рассматриваешь его,
скользишь взглядом по граням,
впитываешь лёгкий рисунок.
Ты не восхищаешься
(в о с х и щ а ю т с я, оценив что-то разумом,
восхищаются, вторя молве,
восхищаются напоказ…
А ты ничего не знал про мавзолей,
он возник неожиданно, чудом.
Кто ж восхищается чудом?
Чудо застаёт людей врасплох,
как удар молнии,
как самум,
как потоп).
Ты стоишь, поражённый колдовством мастерства,
чародейством древнего искусства.
Ты забыл о себе,
о десяти столетиях,
пройденных средь колючих ветвей, залитых тушью,
о лунной пыли, осыпавшей башмаки,
о звёздах, запутавшихся среди последних листьев,
о крике осла и о гомоне птиц.
Ты долго стоишь, не двигаясь.
И мавзолей сияет светом,
ожившим в руках мастера
десять веков назад.
Потом ты делаешь несколько шагов
и видишь продолжение чуда:
стена мавзолея оживает вместе с твоим движением.
Лучи перемещаются, сплетаясь в новый узор;
прозрачная решётка орнамента
перекручивается;
серебряная чекань рисунка,
который ты только что видел,
уходит вглубь, исчезает,
и на её месте – другой орнамент, другой рисунок,
и весь мавзолей – другой:
ты заново видишь его.
Ещё десяток шагов,
и перламутровая стена
сияет новой прихотливой насечкой,
невиданной и тончайшей.
Стена светится переливом
зелёных, изумрудных, голубоватых, бирюзовых
тонов и оттенков.
Она словно хвост райской птицы,
изображенной на древнем арабском пергаменте.
Продвигайся вдоль стены
по нескольку шагов,
пей пространство медленно,
как зелёный чай из драгоценной пиалы –
чем меньше глоток,
тем тоньше аромат
и изысканней вкус.
Ты вспомнишь сплетенье чешуек и жилок
на крыле ночной бабочки,
радужные переливы в глазу стрекозы,
цвета побежалости на калёной стали,
свеченье ночного океана, потревоженного дельфином,
одинокое мерцанье светляка в чаще леса,
россыпь звёздных ресниц на снегу…
Ты всё это вспомнишь и поймёшь:
искусство древнего мастера
выше, прекрасней и тоньше
всего, что ты видел за долгую жизнь.
Ведь никому из смертных не удавалось
отчеканить живой орнамент из лучей луны –
чудо,
которое возникает, едва перейдёшь пустырь за старинной стеной
и минуешь десять веков среди тёмных акаций.
Только не ходи сюда днём с экскурсией,
ибо то, что под клацанье аппаратов
расскажет гид,
будет тоще, сухо, скудно, как высохшие листья.
Гид скажет:
«А вот перед вами памятник девятого века,
знаменитый мавзолей Исмаила Самани».
1969