27 января 1945 года Вооруженные силы СССР освободили лагерь, унесший сотни тысяч человеческих жизней.
Имя ему Освенцим, Аушвиц...
Теплой кровью сочится шинель,
Что простёгана твердой рукою.
У фашистов портные теперь
Вышивают свинцовой иглою.
Отпевают пронзительным скрипом
Петли дверец смердящих печей
Тех, кого исполнительным криком
«Feuer!» выписали из людей.
Там, в шинели лежит человек;
Бросьте печи его отпевать.
Истекает Освенцима век,
Палачи вожделеют бежать.
Редкий вдох грудь солдата колышет;
Что ж, законы природы строги…
Но сквозь смерть он отчетливо слышит
Умоляющий хрип: «Помоги».
-Где ребенок? Он там, в душевой,
Где в избытке живых перемыли?
Я смогу, встану, справлюсь с собой-
Не убьют – один раз уж убили.
Да. Он встал, зубы сжал, побежал,
Выбил двери ударом ноги,
Задыхаясь, девчонку искал,
Что хрипела ему: «Помоги!»
В полутьме он завал разбирал,
Проклиная замерзшие руки,
Что не слушались-он умирал…
Вдруг услышал знакомые звуки…
Невесомую нес на руках-
Кости, вены, больные глазенки,
Синячища на впалых щеках-
Тень когда-то румяной девчонки.
Свет, мороз, режут стекла метели.
Спас дитя! Жилы враз порвались.
На снегу уснул в алой шинели-
Она тихо шептала: «Проснись».
-Ну, не спи на снегу – заболеешь.
Съешь сухарик, что я припасла.
Ты, наверно, харчей не имеешь,
А с едою здесь плохи дела.
Мне сухарики мама дала
Перед тем, как куда-то уйти…
Я последний, ведь, ей сберегла,
Я искала её, но её не найти…
С красным флагом примчался боец,
На броню он забросил девчонку.
Все, родная, домой наконец!
И пожаловал лисью дубленку.
Помнить все – роковая нужда
Для того, кто провел детство в робе.
Спустя годы вернулась сюда
Не одна, а с дочуркой в утробе.
Лагеря- человечества шрамы.
Только здесь нужно быть сироте,
Чтоб оставить сухарик для мамы
На холодной гранитной плите.