Я Вас прошу, я очень вас прошу, я умоляю Вас мне не ответить.
Я был шутом. Да, и сейчас я шут. Но мне колпак дороже всех на свете.
Я был любим. Я Вами был любим.
Прохлада рук в касании предплечья, игра теней любимых глаз глубин, - все заставляло пульс мой так увлечься, что, мне казалось, сердцу не успеть
и выпасть суждено в ладони Ваши.
Простите мне мальчишескую спесь. Простите.
Я, проситель дней вчерашних, вас умоляю только об одном:
любите Бога, почитайте мужа, по четвергам ведите свой прием и позабудьте, как я был вам нужен.
И сыну… Если все же будет сын, оставьте только имя, как наследство. Муж купит ему новые часы, а вы – купите сказочное детство. И, может, из чужой земли делец, однажды, постучавшись в ваши двери,
вдруг передаст ребенку леденец – подарок из страны табачных прерий.
На «ты» нельзя.
Так много утекло по руслу рек любви короткой нашей бесценных слез.
Сквозь мутное стекло увидев вдруг меня из экипажа, не изгибайте дуг своих бровей – закройте шторку, забываясь снами. Закройте шторку. Ждет меня Бродвей, соединенный теплоходом с нами, а вас – привычный петербуржский зал: в словах приветствий - отзвуки насмешки.
И все, что я сегодня не сказал, всего себя растрачивая в спешке, я допишу.
Однажды, допишу, и ветер слов к дверям твоим подкинет последнее письмо, что выдал шут.
Письмо шута к прославленной богине.
Декабрь 2012