Матиас Мур

Анастасия Мурзич
Доктор посоветовал записать все, что со мной произошло, он сказал, что так ему будет легче отделить явь от бреда. Но моя жизнь – явный бред! И в ней  больше нет жизни!
Началось все так: я напевал новую песенку, осваивал ее, глядя в окно. Над красными крышами нависало тяжелое небо. И вдруг прямо из бездны клубящихся туч выпорхнула стая белых голубей, они ярко светились на фоне свинцового неба, они не просто летели, они кружили в небе, они окружали кого-то… Я не сразу понял, кого именно, но они приблизились и я увидел, что в центре светящейся стаи летит большая черная птица. На мгновение мне показалось, что я сплю, слишком нелепым, сюрреалистическим было это зрелище. Птицы летели прямо ко мне, в какой-то момент голуби разлетелись в разные стороны, освободив пространство для размаха широких крыльев ворона. Еще мгновение, и голуби исчезли совсем, но я не заметил, как это произошло, потому что я целиком сосредоточился на вороне. Я заворожено смотрел, как он взмахивает сильными крыльями, страшно раскрывает клюв, словно беззвучно кричит. Наконец, ворон подлетел к моему окну и плавно спикировал на подоконник. А я стоял у открытого настежь окна и не мог пошевелиться. Резким порывом ветра качнуло занавеску, она пеленой накрыла мою голову, но я стоял, по-прежнему не шевелясь, наблюдая, как ворон прогуливается по подоконнику. Он смотрел себе под ноги, как будто считал шаги. И я считал вместе с ним. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один…
Но вот ворон остановился, медленно повернулся ко мне, склонил голову набок и стал внимательно меня разглядывать. И от его золотистого взгляда мне стало так жутко и холодно, что у меня закружилась голова, я понял, что теряю сознание. Даже не помню, как я оказался на полу.
Я очнулся только утром, поздним утром, после двенадцати. Я испытывал слабость и головокружение. И еще раздражение и неудовлетворенность. Если точнее – сексуальное возбуждение, требующее немедленной разрядки.
Я позвонил Мэри, попросил приехать. Пока ждал ее, валялся в кровати, не в силах ни навести порядок, ни приготовить угощение. Мэри, как всегда долго копалась, наверное, я заснул. Не помню, как прошел день.
Мэри, наконец, явилась, такая хорошенькая, на ней были красные туфли на высоченных каблуках, на шее – красные кораллы. Мэри знала толк в сексуальных игрушках… О, эти ее чертовы красные коралловые бусины! Что мы только с ним не вытворяли!
Она хотела меня накормить, но я с порога затащил ее в кровать. «И зачем я так долго одевалась?» – смеялась она. Действительно, зачем?
И вот, в самый разгар веселья, я почувствовал необъяснимую тревогу и холод. Да, именно, мертвенный холод, но он пришел не извне, он зародился внутри меня. Необъяснимый ужас! Волосы на всем моем теле поднялись дыбом. Мэри, конечно, это заметила, она замерла, она спросила, что со мной. А что я мог ей ответить?
И вдруг я услышал тихий шорох за занавеской и противное, мерное постукивание, ритмичный птичий топоток. Я вскочил, и с силой отдернул штору. Прямо мне в лицо прыснул золотой слепящий свет, и в его лучах я увидел вчерашнего ворона. Он разинул клюв и каркнул мне в лицо так пронзительно и громко, что я отшатнулся назад, видимо, оступился, упал на пол и снова лишился чувств.
Я пришел в себя в объятиях Мэри. Она была взволнованна, ее напугал мой обморок. «Тебе надо завязывать с кокаином!» – строго сказала она. Может и правда, все дело в порошке?..
Мэри хотела меня поцеловать, но я в ужасе  отшатнулся, мне показалось, что глаза Мэри поменяли цвет. Небесно-голубые, прекрасные глаза Мэри отливали золотом и янтарем. И губы ее были очень холодными. Я отстранился, и тогда она поцеловала меня в шею. И я ощутил  пронзительную, но приятную боль, мне вдруг стало так легко и спокойно. Я обнял Мэри, поднял ее на руки, и мы самозабвенно продолжили наше любимое занятие. Мэри была так изобретательна, так хороша, как никогда прежде.
И вот, когда я был на пределе, когда я далеко и высоко взлетел над пропастью кровати, я увидел перед собой… не Мэри, нет! – Длинноволосого, очень красивого… молодого мужчину…
Я уже видел его где-то, когда-то… В ужасе я смотрел на него, не в силах отвести глаз. Я был так напуган, что не мог пошевелиться. Но видение быстро рассеялось. Мэри, моя Мэри удивленно смотрела на меня, трясла меня за плечи. «Ты так побледнел! Словно увидел приведение!» – кричала она. Но я почти не слышал ее голоса, я все пытался вспомнить, откуда я знаю это лицо. Во всем теле разлилось неприличное блаженство… И  стыд.
Да, стыд. Мой старший брат как-то со злости обозвал меня латентным гомиком. Так вот как проявилась моя латентность! Надо кончать с порошком! Надо кончать!..
Остаток ночи я провел в ванной. Я не мог выйти к Мэри, не мог показаться ей на глаза. Или сам не хотел ее видеть? Я не знаю. Я накричал на нее из ванной, обозвал последними словами и велел убираться к черту. Она горько заплакала и ушла.
Я набрал ванну, лег и начал натирать свое расслабленное тело мочалкой, я хотел отмыться от этого видения. Но чем больше я усердствовал, тем явственнее передо мной вставали эпизоды этой сумасшедшей ночи. И я видел рядом с собой не Мэри, а его… Его! 
Господи! Спаси меня! Над его головой было золотое свечение, как нимб, а за спиной колыхались огненные крылья. Архангел Михаил… Он пришел за мною.
Я думал, что схожу с ума, проваливаюсь в бездну. Я не хотел умирать!
Я горячо молился всю ночь, пока не уснул в остывшей воде. Я просил Бога, чтобы он отозвал своего страшного Ангела, я обещал измениться, только бы он спас меня.
Утром приехал мой менеджер Александр Лаэрти, он старался сообщить о том, что произошло… максимально корректно, но все равно его сообщение поразило меня как гром среди ясного неба. Он сказал, что моя Мэри сегодня ночью умерла, она покончила собой, повесилась.
Какой там гром среди ясного неба?! Я же вру самому себе. Я ничего особенно не почувствовал. Опять вру! Я почувствовал огромное облегчение, я понял, что Бог меня услышал. И он отдал Михаилу Мэри. А меня оставил на земле. Значит, ему так было нужно.
«Почему у тебя так холодно?» – удивляясь моему спокойствию, спросил Ал. Я не поворачивался к окну, но я знал, что Он там. «Ему так нравится» – ответил я. «Ворону?» – удивился агент. «Ворону?» – в свою очередь  удивился я – «Ах, да, ворону».
Ворон прожил у меня девять дней.
Я похоронил Мэри. Оказывается, кроме «записки самоубийцы» она оставила мне еще и завещание, и по завещанию все свое имущество: вилла, машины, банковские счета, все-все. Вот это неожиданный поворот событий! Прощай долговая яма и свинья Мартин Кэмтон, мой продюсер.
Я так нервничал на похоронах Мэри, что снова упал в обморок, прямо на землю, которой должны были засыпать ее могилу. Очень неприятно.
Мне кажется, на похоронах Мэри я снова видел Его, живьем, при свете солнца. Я очень удивился, потому что до этого я видел его только ночью, только призраком, только героем своего расстроенного воображения.
Он являлся ко мне каждую ночь. Я ненавидел его и звал… Я не мог дождаться ночи, я… Я ни с кем не встречался, отключил телефон, я ничего не ел и поэтому слабел на глазах. Только кокаин… Но разве это помощник?! Кокаин – это враг!
Никто не удивлялся моему затворничеству, все думали, что я тоскую по Мэри, а я и не думал о ней, совсем не думал, даже черты ее лица стерлись из моей памяти. Я видел только Его лицо, я мечтал только о Нем.
Как я уже написал, он приходил каждую ночь. И никакого секса между нами не было. Можно было бы подумать, что мы занимались сексом, но нет, это не так. Я никогда не занимался сексом с мужчиной. Но он не – мужчина, он не человек, он – Ангел. Он ложился рядом со мной, и его обнаженное тело вместо тени отбрасывало золотые лучи, и они проникали в меня, наполняя меня самого огнем и светом, я сам начинал светиться. Я подносил к лицу свою руку и видел, что она тоже источает свет.
Он был во мне. Каждую ночь он проникал в меня огнем и светом. И мне было неизъяснимо хорошо, когда он был во мне. Я больше не был человеком, я был Ангелом, как и он. Он любил меня, я любил его. 
Он приручил меня. А потом исчез, и улетел его ворон.
Я не могу без него жить, я умираю без него. Я схожу с ума!
Помогите мне, доктор.
Помогите мне, кто-нибудь!