Зашейте глаза мне и вырежьте сердце,
Иначе от боли сией никуда мне не деться.
На столе остывает чай, ноги греет плед,
Ну а воздуха нет – есть лишь дым сигарет.
В глазах цвета неба застыла печаль,
От нее не сбежать. Вот досада, так жаль…
Сердце продрогшее греет Чехова том,
Строки лишнее отсекают как будто ножом.
За окном ветер-бунтарь шалит по ночам,
Якобы знак подает всем палачам.
Они секут головы, самообладание тоже.
Ну скажите, разве ж делать так гоже?
Сначала «любил», потом крики и слезы,
Затем исчезают, разбивая все грезы.
«Эта дура купилась, а ведь умной казалась,» -
Усмехался лишь ты. Осталась усталость.
Уходил ты так пафосно, бранью ругаясь,
Напоминая мне плагиатора-попугая.
Ты стоял и смотрел на чистые капли,
Но не пропускал ни одной расфуфыренной цапли.
Идиотка, я знаю, что делать теперь?
Остается лишь «в лучшее надейся и верь».
Ну да ладно, чего уж там, больше не ною,
На ночное белесое око дня три как не вою.
Знаешь, предатель, я сплю без преград,
И пусть обратному ты, подлец, был бы рад.
Ну и что, что стою на подоконнике скользком?
И что пишу эту записку в блокноте неброском?
Надеюсь, найдет её как-нибудь кто-то,
Быть может, в своей жизни изменит хоть что-то.
Ну а мне пора уходить, «дорогой»,
Дорогой извилистой. «Стой же! Стой!» -
Кричат «муравьишки» на меня глядя…
Происходит это неуклюже, некстати.
Все, пора завершать этот стих.
Огонь угасает, душа уже не кричит.
А как ей кричать, если все кровоточит,
Что поделать? Судьба на нас зуб давно уж точит.
Запомни, пожалуйста, юный мой друг,
Не поддайся ей так же, вырывайся из рук!
Забудь всех козлов, что словами калечат,
После чего своим лживым наличием лечат.
Девочка, милая, разумна будь, думай!
Не путайся казаться развратной ты пумой.
Не стоит за замками гнаться из сказок,
Покупаясь доверчиво на стреляние глазок.
Любовь больно ранит, порой убивает,
После чего на ней лед лжи вырастает.
Не осуждаю, люби, но не обессудь,
Можешь ты сердце отдать, но разборчива будь.