Кто дал право пишущим, не считаясь с рисками,
снова-поворотами и чужими дышлами,
ведать божьим промыслом, словно личным прииском,
говорить от имени
тех, кому не дышится.
Не постичь живущему, как
взлетать над искрами,
оплывать и корчиться, остывая медленно,
от себя и прошлого открестившись истово,
отзвонить малиново под монеты медные.
Нет же, снова щемится вдохновенье с феньками,
Шахразадой-сплетницей в шароварах шёлковых.
И опять летучие у затылка тенькают,
надвисочной жилкою, словно плёткой, щёлкают.
И опять рифмующий не без «высшей» помощи
в образа с лампадами превращает образы,
на морозец внутренний выставляет формочки,
где дымится варево из словесной обрези.
Обжигаясь, каяться, восхищаясь, ёрничать –
это так по-нашему,
не серпом, так молотом.
Серебро со временем тяготеет к чёрному,
тихомань – к великому,
а молчанье – к золоту?
17.03.2015