Пушкин впервые познакомился с семьёй Осиповых-Вульф в свой первый приезд в Михайловское в 1817 году, после окончания Лицея. Но особенно подружился после высылки из Одессы в Михайловское в 1824 году, бывая в Тригорском почти каждый день.
Тригорское известно с XVIII века, как часть Егорьевской губы на берегу реки Сороть , (слово «сор» на древне-славянском языке означает родник. Сороть, река родников) и было пожалованной в 1762 году Екатериной II шлиссельбургскому коменданту М. Д. Вындомскому. Затем перешло к его сыну Александру Максимовичу Вындомскому, а в 1813 году хозяйкой Тригорского становится его дочь, статская советница Прасковья Александровна Осипова-Вульф.
В 1799 году (год рождения Александра Сергеевича Пушкина) Прасковья Александровна выxодит замуж за тверского помещика Николая Ивановича Вульфа.
Семья живет в Михайловском имении (название усадьбы происходит от местности на трех холмах): длинное приземистое здание, обшитое некрашеным тёсом*.
Ранее здесь размещалась полотняная фабрика. В 1820-х годах семья перебралась сюда на время ремонта старого дома (построенного в 1760-х гг.), украсили здание двумя фронтонами, приспособила под жилье и остались здесь жить насовсем.
Керн в своих воспоминаниях писала о семейном укладе своей тетушки в период первого ее брака: "Это была замечательная пара. Муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала Римскую историю".
Родились сыновья Алексей, Валериан, Михаил и дочери Анна и Евпраксия. Спустя 14 лет (в 1813 г.) Прасковья Александровныа стала вдовой. Второй раз она вышла замуж за Ивана Софоновича Осипова, отставного чиновника, статского советника.
Второй муж скончался в 1824 года (в год приезда Пушкина в Михайловское ). На руках Прасковьи Александровны, кроме старших детей, остались малолетние Екатерина и Мария, а еще падчерица Александра.
В момент приезда Александра Сергеевича в Михайловскую ссылку ей исполнилось 43. Семья Осиповых-Вульф, вольно или невольно, стала семейным окружением поэта.
"... По части общества я часто видаюсь с одною доброю старою соседкой, слушаю ее патриархальные разговоры; дочери ее довольно дурные во всех отношениях, играют мне Россини…" (октябрьское письмо В.Ф. Вяземской - черновое).
Чуть позднее, в декабрьском письме сестре, еще резче: "Твои тригорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы".
В Тригорском была библиотека, богатое собрание исторической, научной, справочной литературы, собрания сочинений иностранных и русских авторов 18-го века. Постоянно выписывались из Петербурга новинки. В доме Осиповых читали на всех европейских языках. Сама Прасковья Александровна, свободно владевшая французским и немецким языками, выучила и английский, присутствуя на уроках собственных детей, для которых была выписана гувернантка из Англии. Она любила читать и учиться.
В свой первый приезд в родовое имение на Псковщине Пушкин посвятил Прасковье Александровне стихотворение "Простите, верные дубравы". В альбоме стихотворение датировано 17 августа 1917 года.
П.И. Бартенев: "поэт нашел себе нравственное убежище у П.А. Осиповой, которая вместе с Жуковским сумела понять чутким, всеизвиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе дает его творениям чарующую силу и власть" , "…именно она / П. А. Осипова – Вульф/ именно в это сложнейшее время и в этом драматическом положении помогала ему выходить к самому себе, открывать самого себя и сохранять самого себя… Врастание в тригорский быт было постепенным, но оказывалось все более плотным, становясь, наконец, и задушевным».
Пушкина здесь любили и ждали, выглядывали: не едет ли? С приходом Пушкина - иногда он приходил пешком - все в усадьбе оживлялись. Вот меряются: у кого тоньше талия: у 26-летнего Пушкина или у 15 -летней Зизи. Оказалось одинаковы. Вот Зизи готовит для мужской половины жженку. Вот мужчины, помывшись в баньке, бегут искупаться в Сороти, пьют пьянящий напиток.
И беседы, и стихи, и записи в блокнотах барышень, и совместное написание писем.
Евпраксия Николаевна (Зизи) Вульф (1809—1883) упоминается в знаменитом «Донжуанском списке Пушкина». К ней обращены стихотворения «Если жизнь тебя обманет» и «Вот, Зина, вам совет». В «списке» также значатся имена Александры Ивановны Осиповой (падчерицы П. А. Осиповой), Анны Ивановны Вульф (племянницы П. А. Осиповой) и, возможно, Анны Николаевны Вульф (1799—1857).
У Прасковьи Александровны бывали в гостях ее племянницы Анна Ивановна Вульф и Анна Петровна Керн.
Нет сомнений, что она любила его, разделив это чувство со своими дочерьми, и это могло бы стать источником драматических конфликтов, будь у Прасковьи Александровны меньше благородства и душевного такта.
В последний вечер перед отьездом Керн гости Тригорского решили прокатиться до Михайловского. Это предложение привело Пушкина в восторг.
Сидя в тесной коляске, на таком близком расстоянии, можно чувствовать биение сердец друг друга.
Из воспоминаний Анны Керн :
« Пушкин очень обрадовался - и мы поехали. Погода была чудесная, лунная июльская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тетушка с сыном в одном; сестра (Анна Николаевна Вульф) Пушкин и я в другом.
Ни прежде, ни после я не видела его так добродушно весёлым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов, хвалил луну, не называя ее глупою, а говорил: "J'aime la lune, quand elle ; claire le beau visage", -«Я люблю луну, когда она освещает красивое лицо».
Хвалил природу (...) Приехав в Михайловское, мы пошли прямо в старый, запущенный сад. «Приют задумчивых дриад» с длинными аллеями старых дерев, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тётушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: «Милый Пушкин, покажите же, как любезный хозяин, ваш сад госпоже». Он быстро подал мне руку и побежал скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться».
Он быстро подал мне руку и побежал скоро-скоро, как ученик , неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего я не помню, он вспомнил нашу первую встречу у Олениных (...) и в конце разговора сказал: «У вас был такой девственный вид, не правда ли, на вас было надето нечто вроде креста». (говорил по-французски – В.Т.).
Та аллея, по которой они прогуливались в тот вечер, навсегда осталась в памяти потомков как "Аллея Керн".
На следующее утро, Пушкин принес Анне Керн вторую главу «Евгения Онегина» и в нее вложил листок со стихотворением «Я помню чудное мгновенье».
В 1826 году в Михайловском гостил поэт Николай Михайлович Языков (1803 — 1847), называвший себя «поэтом радости и хмеля», а также «поэтом разгула и свободы».
Он посвятил хозяевам имения несколько стихотворений, в том числе — «Тригорское».
Хозяйке Тригорского, Прасковье Александровне, Пушкин посвятил стихотворения: «Подражание Корану»,«Простите, верные дубравы», «Быть может, уж недолго мне…», «Цветы последние милей…».
Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей.
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас.
Так иногда разлуки час
Живее сладкого свиданья.
"Роман "Евгений Онегин" "почти весь был написан в моих глазах, - вспоминал Алексей Вульф. - Так я, студент Дерптский, явился в виде геттингенского под названием Ленского. Сестрицы мои суть образцы его деревенских барышень, и чуть ли не Татьяна одна их них".
Старшие дочери Прасковьи Александровны Анна и Евпраксия считали себя прототипами героинь «Евгения Онегина».
Друзья и отношения, найденные в Тригорском, сохранятся до конца. И даже чем дальше, тем больше укрепятся. И постоянными - при всякой возможности - общениями. И долгими переписками. И продолжительными гощениями".
"…лишь только буду свободен. Тотчас же поспешу вернуться в Тригорское, к кото-рому отныне навсегда привязано мое сердце", - это пишет А.С. Пушкин П.А. Осиповой, едва покинув Михайловское (когда закончилась ссылка).
Письма Пушкина - величайшая радость и гордость для нее. Прасковья Александровна благоговейно хранит каждый листок его переписки и нисколько не преувеличивает, сообщая ему уже в 1833 г., что перечитывает его письма "с наслаждением скупца, пересчитывающего груды золота, которые он копит" ...
С глубокой и искренней нежностью она сама пишет ему: "Целую ваши прекрасные глаза, которые я так люблю", называет его "мой дорогой и всегда любимый Пушкин", "сын моего сердца".
При этом она проявляет исключительную заботливость о нем - устраивает его земельные и хозяйственные дела, тщательно исполняет его поручения, заботится о его доходах, дает ему практические советы и указания.
Летом 1835 года Прасковья Александровна сама выбралась в Петербург, чтобы забрать с собой в Тригорское дочь, Анну Николаевну, гостившую у родителей поэта. Пушкин с женой нанесли ей визит. Обед, по желанию Прасковьи Александровны, состоялся у ресторатора Дюме. Ей, как выразилась Керн, хотелось "покутить". В самом деле событие не могло не взволновать Прасковью Александровну: ей предстояло впервые увидеть избранницу своего любимца.
Керн, присутствовавшая среди гостей, вспоминала: "Пушкин был любезен за этим обедом, острил довольно зло, и я не помню ничего особенно замечательного в его разговоре" Прасковья Александровна получила, наконец, возможность разглядеть Наталью Николаевну, которая в том году была особенно блистательна. Ольга Павлищева, приехавшая в Петербург осенью 1835 года увидела ее после долгой разлуки и это первым делом отметила: "Его (Пушкина) свояченицы хороши, но ни в какое сравнение не идут с Натали, которую я нашла очень похорошевшей: у нее теперь прелестный цвет лица и она немного пополнела; это единственное, чего ей недоставало". Отзвук этого впечатления - в одном из писем Прасковьи Александровны Пушкину: "Один знакомый пишет мне из Петербурга, что Наталья Николаевна продолжает быть первой красавицей среди красавиц на всех балах. Поздравляю ее с этим и желаю, чтобы можно было сказать о ней, что она самая счастливая среди счастливых" (XVI, 377).
А осенью отправился в Тригорское Пушкин. Подействовала ли на него встреча с Прасковьей Александровной, или просто накатила тоска, но в начале сентября он был уже на месте. Тригорский дом, как он писал жене, стал просторнее, так как две дочери Осиповой вышли замуж: "... но Прасковья Александровна все та же и я очень люблю ее" (XVI, 51). Каждый вечер он вновь приезжал в Тригорское, рылся в знакомых старых книгах, но ему не писалось, потому что не было "сердечного спокойствия".
24 декабря 1836 года Пушкин послал Прасковье Александровне свое последнее письмо, в котором возвел очередной "воздушный замок": " Хотите знать, чего бы я хотел? Я желал бы, чтобы вы были владелицей Михайловского, а я - я оставил бы за собой усадьбу с садом и десятком дворовых. У меня большое желание приехать этой зимой ненадолго в Тригорское. Мы переговорим обо всем этом" (XVI, 403). Той зимой последний путь действительно привел его в Тригорское...
Эпилог
5—6 февраля 1837 года в селе Тригорском у Прасковьи Александровны Осиповой побывал один из старейших друзей Пушкина Александр Иванович Тургенев, который по распоряжению Николая I сопровождал вместе со старым дядькой поэта Никитой Тимофеевичем Козловым тело умершего поэта к месту похорон — в Святогорский монастырь.
Погребение А. С. Пушкина состоялось 6 февраля, а 7 февраля, в 5 часов утра, А. И. Тургенев писал уже П. А. Вяземскому из Пскова, на возвратном пути в Петербург:
«Мы предали земле земное вчера на рассвете. Я провел около суток в Тригорском у вдовы Осиповой, где искренно оплакивают поэта и человека в Пушкине. Милая дочь хозяйки (М. И. Осипова ) показала мне домик и сад поэта. Я говорил с его дворнею. Прасковья Александровна Осипова дала мне записку о делах его, о деревне, и я передам тебе и на словах все, что от нее слышал о его имении. Она все хорошо знает, ибо покойник любил ее и доверял ей все свои экономические тайны... Везу вам сырой земли, сухих ветвей — и только... Нет, и несколько неизвестных вам стихов Пушкина».
Кратковременное пребывание Тургенева в Тригорском у П. А. Осиповой и обстоятельства, при которых они встретились, повлекли за собой переписку между ними, продолжавшуюся около трех месяцев. Начало ей положил Тургенев, который под живым впечатлением пребывания в Тригорском и Михайловском писал П. А. Осиповой 10 февраля 1837 г.:
«Минуты, проведенные мною с вами и в сельце и в домике поэта, оставили во мне неизгладимые впечатления. Беседы ваши и все вокруг вас его так живо напоминает! В деревенской жизни Пушкина было так много поэзии, а вы так верно передаете эту жизнь. Я пересказал многое, что слышал от вас о поэте, о Михайловском и о Тригорском, здешним друзьям его: все желают и просят вас описать подробно, пером дружбы и истории, Михайловское и его окрестности, сохранить для России воспоминание об образе жизни поэта в деревне, о его прогулках в Тригорское, о его любимых двух соснах, о местоположении, словом — все то, что осталось в душе вашей неумирающего от поэта и человека».
В начале января 1837 года у Прасковьи Александровы появилась новая цель - во что бы то ни стало спасти Михайловское от продажи и разорения. Она успела все просчитать и изложила поэту план, в соответствии с которым он мог бы расплатиться со всеми долгами по наследству и поддерживать имение. Теперь оставалось только дождаться его приезда.
А об этой последней встрече с поэтом поведала дочь Прасковьи Александровны, Екатерина, в своих воспоминаниях:
"Когда произошла эта несчастная дуэль, я, с матушкой и сестрой Машей, была в Тригорском, а старшая сестра, Анна, в Петербурге. О дуэли мы уже слышали, но ничего путем не знали, даже, кажется, и о смерти. В ту зиму морозы стояли страшные. Такой же мороз был и 5 февраля 1837 года. Матушка недомогала, и после обеда, так часу в третьем, прилегла отдохнуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, за ним длинные сани с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям: видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь и перезябши вместе с везшим гроб ямщиком, приехали сюда. Какой ведь случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтобы не проститься с Тригорским и с нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла, - ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина, а с ними и мы обе - сестра Маша и я, чтобы, как говорила матушка, присутствовал при погребении хоть кто-нибудь из близких. Рано утром внесли ящик в церковь, и после заупокойной обедни всем монастырским клиром, с настоятелем, архимандритом, столетним стариком Геннадием во главе, похоронили Александра Сергеевича, в присутствии Тургенева и нас, двух барышень. Уже весной, когда стало таять, распорядился отец Геннадий вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно. Склеп и все прочее устраивала сама моя мать, Прасковья Александровна. так любившая Пушкина. Никто из родных так на могиле и не был. Жена приехала только через два года, в 1839 году."
Прасковья Александровна Осипова была одной из немногих женщин, до конца преданных поэту всей душою. Знакомство их продолжалось двадцать лет. В 1837 году, за три недели до его гибели, она имела полное право написать ему о том, что он всегда был для нее "вроде родного сына".
Перед смертью Прасковья Александровна уничтожила всю переписку с собственной семьей – письма обоих мужей и всех детей. Единственное, что она оставила в неприкосновенности, - письма Пушкина. Сохранилось 16 ее писем Пушкину.