Я дома сегодня, но игнорирую все звонки. Давно хотел себе выходной устроить. Я заново разучился писать стихи. Для этого, в сущности, надо быть посторонним в собственной жизни, и незнакомцем в своей душе, а я им быть, мне кажется, перестал. Вчера как будто бы про себя, ни для чьих ушей, «Ab igne ignem, - сказала ты, - Цицерон не врал».
Но мне другой император на ум пришёл, который, конечно, был не такой мудрец, который в своём безумии Рим поджёг, чтоб творческий кризис закончился, наконец.
Когда человек какой-то сказал при нём - в сердцах, в запале, неведомо, почему: «Когда умру, пусть пылает земля огнём!» - Нерон ответил: «Нет, пусть пылает, пока живу».
Быть может, настал момент признаться в своём бессилии. Чем дальше, тем с каждым днём слабее моя душа. Да, как бы сказал герой в одном странном фильме: «Она была рыжей. В ней был кислород, которым я мог дышать».
В последнее время при встречах я всё молчал. Слова прогорали первыми - без остатка. Я вспыхивал, как лампочка, как свеча, как бикфордов шнур и как воровская шапка. Я раскалялся и плавился, как металл. Не прикасайся ко мне, а не то обожжёшь ладонь. А ты зачарованно, молча смотрела, как я пылал. Я знаю, что ты бесконечно могла бы смотреть на открытый огонь.
На мне - яичницу жарить, картошку печь. «Открой окно, включи кондиционер». «Игра не стоит такого количества римских свеч, но я от тебя могла бы прикуривать, например».
И я в ответ засмеялся немного жалко. Иронию плохо воспринял расплавленный страстью мозг. «Ты знаешь, когда у тебя опять сломается зажигалка, ты можешь мне просто сказать - и я сбегаю вниз, в киоск».
Мне кажется: чем дальше, тем горячей. Тем ярче свет, повсюду - костры, костры. И где бы нам столько теперь отыскать свечей, которые будут стоить такой игры.
Нам дым и гарь проедали глаза до слёз. Тебе не зря, конечно, вспомнился Цицерон. Когда я спичку губами к тебе поднёс, ты крикнула вдруг: «Ну, что ж, от огня – огонь».
А может быть, как в мультфильме, «всё было наоборот». И это ты поднесла ко мне раскалённый прут. Ах, в нашей игре и жертвой, и Цезарем будет тот, кто первый успеет крикнуть другому: «Брут!»
Мы спорим: так всё-таки, кто кого отравил? И кто кому, аплодируя, скажет: «Бис! Ну, что же ты, неужели слова забыл? Сейчас ты должен воскликнуть: «Какой артист...!»
Как разобраться, где правда, игра, где ложь? Как догадаться, распутаться, рассудить? Вышедший месяц вынул карманный нож. Мы ждём вердикта: кому же теперь голить?
И что с огнём нам делать теперь двоим? Какой же выход можно придумать тут? Я знаю, помню, что гуси когда-то спасали Рим. Но лебеди вряд ли кого-то из нас спасут.
Мне Мефистофель снова тычет в лицо контракт. И я дрожу, искушённый его ценой. Любовь сильнее смерти, и кажется, это факт, но сможет ли она быть сильнее себя самой?
Меня, конечно, вряд ли можно назвать алхимиком. Ну, так получилось, не знаю...так вышло, что тут у меня пробел. Но ведь очевидно, что он не закончил - герой в этом странном фильме. «Она была рыжей. В ней был кислород - поэтому я горел».