Гениальность на прокат

               

         - Может быть это? – тон клерка был предупредительным, без малейшего  намёка на фамильярность. Странный акцент (прибалтийский, немецкий?)  угадывался, но и только. Латиноамериканская внешность резко диссонировала со странностью речи.
         "Мачо! Антонию Бандерас какой-то",- подумал молодой художник Федя Салтыков. Так себе художник, следует заметить, из начинающих. Кое-какие способности у Феди, конечно, были, но большого таланта бог не дал. Вот не дал и всё. Мелкие дизайнерские подработки, оформительские штучки на жизнь кое-что давали, но именно - кое-что. По киевским меркам этого ой как не хватало! Однушка на Подоле, бабушкино наследство, была жалкой видимостью независимой жизни. Подработки попадались редко, а деньги, странная штука, нужны были всегда. Без родительской "гуманитарки" пиши пропало...  Вот если бы его картины продавались! Фантастика, конечно. Для этого нужны грандиозное везение и какой-никакой, а талант.
          - Так что будете брать? Талант или везение?,– Бандерас бесцеременно влез в мысли своим странным акцентом.
          Вообще-то Федя шёл по делу. А может ему казалось, что он идёт по делу? Да не было у него никакого дела! И настроения тоже не было. А вот отчаяние было – Люся его бросила.
          - Я бросаю тебя, Салтыков! Ты бездарь и неудачник, Салтыков! И вааще... надоел! - Люся была категоричной. 
          Как говорится, ловить было нечего. Но Федя вяло засопротивлялся:"Ты ведь пожалеешь, что ушла, Люсь! Ты чего, Люсь, а? Я ведь люблю тебя, Люсь... Ты, Люсь, того...  Ты возвращайся, когда захочешь... Я добьюсь, вот увидишь!"
          Люська презрительно фыркнула и, бросив в сумочку косметичку, тапочки и цветастый халатик, хлопнула дверью. Собирать больше было нечего. Люська была приходящей Музой. Маленькой, пухленькой, белокурой Музой с ямочками. Ямочки были чуть ниже талии, над круглой попкой сердечком. Федя вдохновенно писал это сердечко, ямочки, кудряшки - всё это бело-розовое зефирное великолепие. Комната сплошь была увешана обнажённой Люськиной натурой, а сама Люська была штатной натурщицей на худфаке.
          Голые зефирные прелести продавались плохо, денег не было. И вот финал – дверь хлопнула, каблучки сердито зацокали по лестнице и Федя остался один среди бесчисленных херувимов с Люськиными щедроресниччатыми глазами и ямочками на розовых попках. Рванул в коридор, скатился по ступенькам! Но каблучки уже стучали по тротуару, а потом и вовсе хлопнула дверь новенькой иномарки и бессердечная Муза умчалась в неизвестном направлении...
          Вот Федя и побрёл кудаглазаглядят. Глаза не глядели. Даже слеза накатила – брёл, как сквозь увеличительное стекло, пока не уткнулся носом в вывеску «Пункт проката». Зачем зашел? Понятия не имеет.



                (Продолжение следует)